Предисловие
Практика совместной работы психотерапевтов и психологов с пациентами (котерапия) как форма взаимодействия не является изобретением последнего времени. Ещё в середине ХIX века врачи при обсуждении сложных случаев стали устраивать консилиумы, на которых диагностическая истина открывалась, хотя казалось, что она была очевидной и при индивидуальной диагностике. Пациенты, а в дальнейшем клиенты переходили от одного психоаналитика к другому во всех школах анализа. Системы совместного обсуждения, решения терапевтических задач и обучения психотерапии в балинтовских группах показали, что в котерапии открываются такие перспективы, которые в принципе невозможны в индивидуальной работе. Причиной является психология и быть может даже физиология группового общения. Эта книга как раз и посвящена проблемам группового психологического контекста процесса психотерапии, при этом ее ценность состоит в том, что впервые достаточно определенно автор вводит в обсуждение типологии группового котерапевтического процесса постмодернистский психоаналитический стиль, который основан на анализе речи. Системы трансфера и контртрансфера, особенности отреагирования и проявления объектных отношений при групповой котерапевтической работе совершенно уникальны. Благодаря этому филогенетический опыт бессознательного в котерапевтических отношениях активизируется естественно и более динамично.
Профессор,
д.мед.н.
В.П.Самохвалов
Моим любимым дочерям Софии и Алине посвящаю эту книгу…
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие
Введение
Глава 1. Феномены групповой психологии в котерапии
1.1. Групповая динамика в процессе котерапевтической деятельности.
1.1.1.Специфика консультирования в котерапии.
1.1.2. Формирование группового субъекта дискурса в процессе совместного консультирования.
1.2. Феномены групповой психологии в котерапевтическом пространстве.
1.2.1.Понятие групповых феноменов в социальной психологии и в консультировании.
1.2.2.Системогенез феноменов групповой психологии в пространстве терапевтического сеанса.
1.3.Обобщение системогенеза феноменов групповой психологии в психотерапии.
1.4. Особенности формирования групповых феноменов в котерапевтическом пространстве.
1.5. Иллюстрирование модели системогенеза случаями из практики консультирования.
Глава 2. Методы и эффекты котерапевтического воздействия
2.1. Тактика и стратегия консультирования в котерапевтической деятельности.
2.1.1.Структурная редукция означающих как метод психотерапии.
2.1.2.Специфика метода редукции означающих в ситуации котерапии.
2.2. Анализ эффективности котерапевтического воздействия.
2.2.1.Когнитивный аспект эффективности котерапевтической работы.
2.2.2.Символическое конституирование как аффективный аспект эффективности.
2.2.3.Воспитательный аспект эффективности. Я-объектный перенос.
2.2.4.Поведенческие аспекты результата котерапии.
2.2.5.Исследовательский аспект эффективности. Научная ценность результатов.
Глава 3. Совместное психотерапевтическое взаимодействие и обучение психологическому консультированию
Заключение
Литература
Приложение 1
Введение
В настоящее время насчитывается более 250 различных видов психотерапии (Абабков, 1998). Они различаются по методологии, лежащей в их основе, по длительности и глубине проработки проблемы, по степени включённости в терапевтический процесс консультанта и пр. (Психотерапевтическая энциклопедия, 1999).
Среди всего разнообразия классификаций психотерапии меня особенно заинтересовала та, в основе которой лежит типология по форме работы. Так различают индивидуальную психотерапию, групповую работу и третий вариант, когда работает одновременно два психотерапевта. Этот вариант получил название котерапевтическое консультирование.
Несмотря на достаточно широкое распространение котерапии (Ялом, 2000) практически отсутствует описание этой формы работы, не проведён методологический анализ принципов совместного консультирования. Из всех доступных мне источников упоминание о котерапевтической практике я нашёл только в нескольких работах (Психотерапевтическая энциклопедия, 1999), (Кочунас, 2000), (Ялом, 2000), (Whitaker&Malone, 1981), да и в них специфика котерапии рассматривалась только на феноменологическом уровне. Между тем, явление котерапевтического консультирования всё чаще входит в повседневную реальность отечественной психотерапии, многие терапевтические группы и тренинговые семинары проводятся под руководством двух психотерапевтов.
Обучение навыкам консультирования на психологических факультетах также осуществляется, как правило, в режиме котерапии. Преподаватель на практических занятиях невольно образует котерапевтическую пару с любым студентом, вызвавшимся на роль консультанта и ещё не способным эффективно разрешать психологические проблемы других людей.
Увеличение частоты встречаемости совместного консультирования в реальной психотерапевтической практике требует, на мой взгляд, тщательного методологического и методического анализа этой формы работы. Необходимо разработать принципы совместного консультирования, предложить возможные модели работы в паре, проанализировать существующие тактики и стратегии котерапии. Всему этому я решил посветить свою книгу.
Второй аспект актуальности изучения котерапии состоит в мощных дидактических возможностях этого метода. Оказалось, что когда студенты проходят обучение консультированию в формате котерапии, они приобретают не только специальные навыки и умения, но у них развивается также ряд дополнительных личностных качеств, таких как коллегиальность, сотрудничество, социальная рефлексия и др. (Кейсельман, 2001).
Такой дополнительный эффект, состоящий в развитии неспецифичных для психологического консультирования качеств, позволил мне говорить об ином уровне обучения в формате котерапии (Кейсельман, 2001). Более того, с позиции сегодняшнего дня я склонен рассматривать котерапевтическое консультирование как наиболее приоритетный метод для обучения студентов навыкам и умениям психотерапевта.
Руководствуясь всем названным, а также личным интересом с 1998 по 2005 год я занимался освоением совместной психотерапевтической деятельности: сам проводил занятия в паре с со-ведущими, ходил на группы к другим терапевтам, практикующим консультирование в паре с котерапевтами, организовывал обучение студентов в котерапевтическом режиме и т.п.
В то же время, начав наблюдать и самостоятельно проводить консультирование в режиме котерапии, я столкнулся с целым рядом её специфических особенностей и, в первую очередь, со специфическими феноменами котерапии. Анализ литературы по этому вопросу показал недостаточную разработанность темы групповых феноменов в психологическом консультировании вообще. Это побудило меня некоторую часть книги и исследовательской работы посвятить систематизации и описанию таких феноменов (свойственных, правда, в большей степени, языковым подходам в психотерапии).
Регулярность, с которой я отслеживал групповые феномены на терапевтических сеансах, сформировала у меня устойчивый навык, который затем перерос в специфическую процедуру, регламентирующую мою работу и взаимодействие с клиентом на сеансе. Аналитический подход к этой процедуре позволил её обобщить, систематизировать и довести до уровня метода терапевтической работы. Метод получил название структурная редукция означающих. Опять же структурная редукция приобрела ряд особенностей в ситуации совместного консультирования с котерапевтом.
Кстати, о последнем. Оказалось, что наличие котерапевта не просто укрупняет терапевтическую группу на одного человека. Между двумя психотерапевтами возникают особые взаимоотношения, которые необходимо классифицировать и изучать. Более того, выяснилось, что бессознательные аспекты этих отношений нередко имеют более сложную структуру, чем отношения котерапевтов с клиентом. С другой стороны, общение какминимум трёх человек в котерапевтическом консультировании актуализирует групповые процессы и групповую динамику, которую (по аналогии с групповой работой) можно использовать в качестве дополнительных (а иногда и основных) терапевтических факторов (Ялом, 2000).
Описание обозначенных аспектов, а также обобщение собственного и чужого котерапевтического опыта, составило главы этой книги. Это же определило содержательную последовательность изложения материала в тексте.
Несколько слов об используемых обозначениях и понятиях.
Для меня приоритетной в плане практической терапевтической работы выступает психоаналитическая теория и методология. Поэтому многие термины и процедурные моменты заимствованы из психоанализа. Для читателя, который мало знаком с аналитической теорией, я рекомендую пользоваться словарем Ж.Лапланша и Ж.-Б.Понталиса (1996). Если у вас нет этого словаря, то смело пропускайте малознакомые термины. Я постарался, чтобы их было не так уж и много, а там, где без них совсем нельзя было обойтись, я старался их объяснить.
Теперь несколько последних напутствующих слов.
На данном этапе концепция совместного консультирования не догма. Она только оформляется, находится между опытом и методологической рефлексией. Эту концепцию необходимо проверять и уточнять как практикой, так и с помощью методологического анализа. Приглашаю всех читателей к сотрудничеству. Надеюсь, ваше участие поможет заполнить белые пятна в теории котерапии.
Благодарности
В жизни каждого человека есть люди, встреча с которыми оставляет рельефный отпечаток в структуре личности самого человека. В психоанализе для характеристики механизма такого влияния пользуются термином идентификация и проективная идентификация, в социальной психологии – референтная группа. Таких людей, как правило, немного и их можно пересчитать по пальцам.
Назову несколько человек из своей жизни, которым хочу выразить благодарность за создание условий, благоприятствующих появлению идеи и самой этой книги:
Владимир Константинович Калин – проф., д.психол.наук, декан факультета психологии Таврического национального университета им. В.И.Вернадского.
Надежда Федоровна Калина – проф., д.психол.наук, зав.кафедрой глубинной психологии и психотерапии Таврического национального университета им. В.И.Вернадского, психотерапевт и мой супервизор.
Роман Власенко, Андрей Старовойтов, Мария Оганесян – мои коллеги и мои котерапевты/со-ведущие. Большинство наблюдений, представленных в этой книге, обязаны своим появлением терапевтической и тренинговой работе совместно с этими людьми.
Наконец, мои родители и моя семья. Они создали для меня тот необходимый временной и эмоциональный простор, который позволил проводить научно-практическую работу.
Всем Вам благодарен. Спасибо.
Глава 1. Феномены групповой психологии в котерапии
1.1. Групповая динамика в процессе котерапевтической деятельности
1.1.1. Специфика консультирования в котерапии
Метод консультирования в режиме котерапии в последнее время приобретает всё больше сторонников, особенно при групповых формах психотерапии и в обучающих консультированию тренингах (Ялом, 2000). Несмотря на это методологические аспекты совместной терапевтической работы практически не развиты, не существует и как таковой теории котерапии. В большинстве авторских монографий и учебников по основам психологического консультирования упоминание о самой возможности оказания психотерапевтической помощи в формате котерапии отсутствует, тем более отсутствует систематизация принципов совместной работы котерапевтов. Исключение составляют лишь работы И.Ялома (2000), Р.Кочюноса (2000), C.Whitaker&T.Malone (1981) и словарная статья в Психотерапевтической энциклопедии (1999). Другие источники по психологическому консультированию, по крайней мере, те, что встречались мне, не содержат в себе никаких ссылок на котерапию, ни как на возможную форму работы, ни как на форму обучения навыкам психотерапии.
Между тем, котерапия представляет собой достаточно уникальное явление, обладающее рядом особенностей в отношении к другим формам консультирования. К таким особенностям относится, например, необходимость согласовывать собственные действия с активностью второго терапевта.
Само наличие котерапевта влечёт развитие специфических диадных и триадных взаимодействий в ходе терапевтической работы. В сработавшейся паре котерапевтов такие диадные взаимодействия удается согласовать, что обеспечивает оптимальное распределение функций консультирования, составляет эти функции в целостную стратегию совместной психотерапии. Разделение терапевтических функций в процессе котерапии позволяет осуществлять многоуровневую проработку проблемы в ходе одного сеанса, сочетать глубинный, структурный анализ с актуальными, “поверхностными” техниками, обеспечивающими быстрые изменения.
Другая особенность котерапии обусловлена наличием у консультантов возможности взаимно рефлексировать способы своей терапевтической деятельности и давать по итогам такой рефлексии обратную связь/проводить супервизию (Ялом, 2000). Помимо супервизорской работы и оценки терапевтической пригодности того или иного действия/интерпретации одного из консультантов взаимная рефлексия позволяет выявлять и разрешать возможные контрпереносы непосредственно в ходе самой психотерапии на конкретном сеансе консультирования.
Ещё одной специфической характеристикой котерапии является то, что котерапевт выступает в качестве нормативно-контролирующей инстанции, регламентирующей профессиональную деятельность второго терапевта самим фактом своего присутствия. В основе подобного обоюдного социального контроля лежит один из механизмов межличностного влияния, давно описанного в социальной психологии. В частности, взаимоконтроль повышает индивидуальную ответственность консультантов за терапевтическое воздействие, что дополнительно стимулирует развитие рефлексии собственного стиля консультирования и, в особенности, личного вклада в результаты работы.
Здесь я сделаю одно лирическое отступление.
В психотерапии (за исключением самых одиозных её форм, например, таких, как группы обнажения) уже более ста лет задекларирован этический принцип, состоящий в запрете сексуальных отношений между психотерапевтом и клиентом/клиентами (шикарное описание этого аспекта этического кодекса приведено у Семеновой, 1997). Между тем, по данным многочисленных анонимных социальных исследований, мужчины-психотерапевты прочно занимают третье место среди медицинских специальностей (после психиатров и гинекологов) по нарушению этого принципа. То есть, попросту говоря, они вступают со своими пациентками/клиентками в интимную и сексуальную связь.
Подобное трудно представить в котерапевтическом формате. По крайней мере, вероятность такого поведения намного уменьшается, а степень риска для участников подобных действий, соответственно, многократно возрастает. Один будет сдерживать другого.
Немаловажным моментом в котерапии является наличие у начинающих психотерапевтов фантазии о разделении между ними ответственности перед клиентом. Данная фантазия снижает у терапевтов-стажеров уровень ситуативной тревожности в процессе консультирования. Последнее обеспечивает более благоприятные условия обучению студентов терапевтической практике, чем в режиме индивидуальной терапии, когда консультирует один студент под наблюдением супервизора/терапевтической группы. Снижение ситуативной тревожности создаёт необходимые условия для переключения внимания у практиканта с собственного эмоционально-психического состояния на терапевтическую помощь клиенту. Когда тревожность у студента высокая, переключить внимание сложно. Это требует от него отдельной внутренней работы.
В котерапии же дело обстоит иначе. Ситуация, когда практикантам приходится выступать в роли совместных терапевтов, за счёт фантазии о разделении ответственности, становится не столь фрустрирующей и не пугает их как раньше. Студенты легче и быстрее приобретают способность фокусироваться на переживаниях клиента, полнее проявляют эмпатию к его состоянию. Причём развитие навыка эмпатии происходит быстрее как во временном аспекте, сопоставимом со всем процессом обучения (по данным опроса преподавателей, ведущих практику по психологическому консультированию в трех вузах Крыма; см. Гл.4, §4.1), так и во временном аспекте конкретного сеанса, когда у студентов быстрее формируется состояние «настроенности» на клиента (по результатам самоотчётов; см. Гл.4, §4.1). Условия, благоприятствующие эмпатии, также делают формат котерапии более эффективным дидактическим методом обучения навыкам консультирования, чем традиционные формы развития терапевтических умений.
Интересно, что слабую выраженность тревоги отмечают как те, кто образует пару с более опытным коллегой, так и те, у кого котерапевт имеет приблизительно тот же уровень подготовленности (в первом случае, правда, возможно возникновение тревоги, обусловленной страхом разочаровать и потерять более опытного котерапевта – см. книгу Кочюнаса, 2000).
Эти случаи различаются только объяснением внутренних причин.
В том варианте, когда опытный терапевт консультирует совместно с менее опытным (в режиме обучения), начинающие терапевты предлагают такое объяснение снижению своей тревожности: “Если что-то не смогу сделать я, сделает мой котерапевт. Поэтому я чувствую себя спокойно, а в процессе консультирования участвую больше с познавательным и профессиональным интересом”.
Во втором случае, когда совместно работают “равные” терапевты, все объяснения можно резюмировать приблизительно следующим: “Если у двух ничего не получается, значит, проблема действительно сложная и необходимо больше времени на её решение. Если трудности начинаются, когда работаешь один, да ещё под наблюдением супервизора, то возникает, во-первых, тревога, что на тебя смотрят, во-вторых, страх, что ничего уже не сможешь сделать, в-третьих, потеря контакта с клиентом и, в-четвёртых, бессознательный поиск поддержки от супервизора или референтной части терапевтической группы. Короче, начинаешь обращать внимание не на клиента, а на третью сторону (группу, супервизора, преподавателя)”.
В числе трудностей котерапии, составляющих её специфические особенности, я также выделю несколько аспектов.
Во-первых, двум со-ведущим необходимо согласовывать индивидуальные темпоритмы ведения консультирования. От степени согласования темпоритмов и от сходства партнёров (в данном случае котерапевтов) по параметрам скорости работы существенно зависит продуктивность совместной деятельности (Обозов, 1981).
Эмпирические наблюдения показывают, что в паре с более опытным терапевтом, котерапевт может чувствовать:
Названное может приводить к отклонению активности менее опытного со-ведущего от первоначальных терапевтических целей в сторону борьбы за власть. Причём отклонения эти могут быть сколь нелепы, столь и нетерапевтичны. Например, со-ведущий может начать задавать слишком много преждевременных вопросов, говорить «больше» котерапевта (а иногда и клиента), возвращаться к пройденным темам и другими способами препятствовать контакту клиента со своей проблемой и с котерапевтом. При этом зачастую, он сам не замечает того, что делает и «не видит» тех результатов, к которым приводят его действия. Естественно, для того чтобы не допустить подобного, необходима элементарная профилактика отношений внутри котерапевтической пары и выработка некоторого кодекса поведения.
Другой вариант.
Иногда нарциссическая обида одного из терапевтов спровоцирована не столько отношениями с котерапевтом, сколько вызвана взаимоотношениями с третьей, внешней по отношению к ситуации психотерапии, стороной. Такой стороной может быть муж/жена, близкий друг или подруга, которые ревностно относятся к партнёру по работе своего избранника. Более того, такой «внешний» для котерапевтической пары человек может существенно определять сами отношения между котерапевтами (способствуя или препятствую их развитию и переходу в длительное сотрудничество). Сказанное понятно уже в силу того, что перед началом большой работы с группой котерапевтам иногда приходиться проводить по нескольку дней в совместных обсуждениях и планированиях. Понятно, что эти обсуждения увлекают, будоражат, порождают творческую активность (как и любые другие перспективные планы). Потом эти настроения несутся домой, там они вторично обсуждаются и теперь уже влияют на настроения и динамику отношений в семье. Причём не всегда эти влияния позитивны. Причин здесь много и они неспецифичны для котерапии. То же самое случается, когда появляется новый партнер по бизнесу, новый друг, новый коллега, которые слишком быстро и слишком близко подходят к границам семейно-партнерских отношений. Профилактика влияния отношений с котерапевтом на отношения с близкими и наоборот как раз и должна вестись в направлении: «слишком близко» не должно быть «слишком быстро». Остальное подскажет опыт и жизнь.
В-третьих, система взаимоотношений в разнополой паре котерапевтов может усложниться ещё и за счёт феноменов переноса, проекции и проективной идентификации, неизбежно возникающих на определенном этапе развития отношений внутри котерапевтической пары. Конструктивное разрешение подобного рода искажений в восприятии друг друга требует, как минимум, искреннего разговора, а, зачастую, указывает самим терапевтам на необходимость прохождения индивидуальной психотерапии одному из них, либо даже каждому. Кроме того, сами участники терапевтической группы, которую ведёт разнополая пара терапевтов, могут начать фантазировать о “действительных отношениях между котерапевтами” и о том, “существуют ли между ними сексуальные отношения” (Кочюнас, 2000). Такие фантазии могут повредить эффективной работе группы, особенно если работа не планируется долгосрочной, а в задачи группы не входит развитие личностей клиентов в целом, но только лишь развитие определённых поведенческих навыков (Александров, 1997).
Замечу, что указанные трудности консультирования в формате котерапии являются типичными для начала любой совместной деятельности двух людей. Конструктивное преодоление этих трудностей свидетельствует о личностной зрелости котерапевтов и указывает на их готовность работать в паре. С другой стороны, разрешение конфликтов внутри котерапевтической пары в процессе групповой работы ускоряет и процессы формирования более зрелой и сплочённой терапевтической группы. Я называю такую группу – групповой субъект дискурса, т.к. её центральным связующим механизмом выступает дискурс (под которым я, вслед за Н.Ф.Калиной (1999), понимаю речь всех участников терапевтического процесса вместе с её внелингвистическими компонентами).
Более специфические трудности, характеризующие именно котерапевтические отношения при групповой форме работы, возникают в ситуациях, когда некоторые пациенты проходят индивидуальную терапию у одного из котерапевтов, другие – у другого, а третьи – ни у кого из них и посещают только групповые занятия. В этом случае в группу и в саму консультирующую пару привносятся эксклюзивные отношения, материал которых получен вне работы основной группы. Подобные ситуации могут порождать конкурирующие или ревностные отношения между клиентами/пациентами за внимание котерапевтов (Ялом, 2000). Как правило, прояснение подобных, часто скрываемых/вытесняемых конфликтов требует много времени и отвлекает группу от решения основных задач, которым эта группа посвящена.
Я был свидетелем разговора, который состоялся в перерыве работы одной терапевтической группы, проводимой двумя со-ведущими:
Первый участник разговора (У1): Ну как тебе А.А.? Правда, он классный? Я прохожу у него дидактический анализ!
Второй участник разговора (У2): Мне В.В. больше нравится… Он спокойнее и как-то поинтеллигентнее, что ли… Кроме того, я уже год работаю у него в группе…
У1: Ну, не знаю… Лично я бы на твоего вообще не пошел, если бы он группу сейчас вел сам. Во-первых, ему харизмы не хватает, а, во-вторых, он тихий какой-то…
У2: А вы бы не орали все, когда он говорит, вот все и слышно было бы… А то слушаете только своего…
Вот такой разговор о том, «чей ведущий лучше». И это еще, уж поверьте мне, пример одного из мягких вариантов обсуждения…
Другая разновидность трудностей, связанных с ситуацией котерапии, появляется тогда, когда некоторые пациенты пытаются воспользоваться бессознательной динамикой отношений между котерапевтами, для того чтобы их поссорить. Например, сюда относятся попытки пациентов спровоцировать конфликт между консультантами. Часто подобные пациенты “неумышленно” начинают нахваливать одного из терапевтов, игнорируя или обесценивая активность другого. В более тонком виде это может проявляться в высказываниях типа: “Ваши советы мне всегда помогают, а вот Вы (обращаясь ко второму) меня мало понимаете” или, ещё: “Мне очень понравился N.N. Эта группа состоялась только благодаря ему”.
Замечу, что стремление рассорить котерапевтов возникает в следующих случаях, когда:
Более грубые формы манипуляций от клиентов при попытке рассорить со-ведущих сочетают в себе замечания как таковые с фактическим игнорированием одного из терапевтов, когда клиент якобы не замечает его присутствия и не удостаивает вниманием его реплики. Во всех перечисленных ситуациях совместно консультирующим терапевтам необходимо быть очень внимательными к такого рода действиям-провокациям клиентов, и, если они появились, терапевтам нужно занять единую позицию в реагировании на эти действия.
Опять же, единые позиции консультантов способствуют образованию в терапевтическом пространстве группового субъекта дискурса. Групповой субъект дискурса (в дальнейшем ГСД) вносит дополнительную специфику в котерапевтическое консультирование. Например, усиливается убеждающее и внушающее групповое давление ГСД на клиента/клиентскую группу. Необходимо с осторожностью относится к использованию этого фактора консультирования, оберегая клиента/группу от чрезмерной внушающей силы «групповых» котерапевтических интерпретаций.
Например, будучи высказанной одним терапевтом и поддержанная котерапевтом даже неправильная интерпретация может оказать на клиента очень сильное влияние. Мне известен случай, когда у женщины-клиентки остро началась диффузия идентичности в результате однократной котерапевтической работы (в процессе которой ей «открыли глаза» на её гомосексуальность). Психотерапию клиентка прекратила после первого же сеанса, но нарушенную полоролевую идентичность восстанавливала ещё в течение 2-х месяцев.
В перечне особенностей котерапевтической работы выделю ещё один аспект. Связан он опять же с ситуацией, когда консультирующую пару создают разнополые консультанты. Разнополая пара со-ведущих буквально катализирует трансферентные отношения со стороны клиента/группы, интенсифицируя их гораздо в большей степени, чем терапия с одним консультантом. В первую очередь это происходит за счёт того, что подобная пара воссоздает структуру семьи (терапевты–родители). Это способствует более полной проработке всех отношений Эдиповой стадии развития клиента, а также многократно повышает эмоциональный заряд участия в терапевтической группе или прохождения индивидуальной терапии.
Разнополая пара котерапевтов обладает и ещё одной положительной особенностью, отвечающей бессознательной интенции психики человека. Я имею ввиду бессознательную склонность клиентов идентифицироваться с консультантом одного с ними пола, в то время как проблемами клиенты чаще предпочитают делиться с терапевтами противоположного пола (Кочюнас, 2000). В разнополой паре такие бессознательные предрасположенности клиентов учитываются.
Обучающая сторона котерапевтических отношений способствует переводу аутентичных взаимодействий между терапевтами в “модель действительных человеческих отношений” для клиента (Александров, 1997, с.36; Кочюнас, 2000, с.113; Whitaker Carl & Malone Thomas, 1981; Ялом, 2000). Несколько огрубляя феноменологию процесса скажу так: в процессе долгосрочной психотерапии клиент перенимает модель взаимоотношений между котерапевтами, делает её внутренней моделью взаимоотношений со значимыми людьми. Причем, если в работе с одним психотерапевтом клиент перенимает только тот опыт общения, который был в их непосредственном контакте, то в котерапии он постоянно наблюдает взаимоотношения двух людей (котерапевтов) между собой. И эти взаимоотношения можно использовать как дополнительный психотерапевтический фактор.
Итак, подведу первые итоги.
В опытной, сработавшейся котерапевтической паре, во-первых, сформирована динамичная структура разделения стратегий консультирования, во-вторых, установлено взаимосвязанное, согласованное взаимодействие терапевтов и, в-третьих, устойчивая котерапевтическая пара характеризуется системной организацией.
Кроме того, в котерапии существует ряд дополнительных возможностей. К ним можно отнести:
Таким образом, наличие в котерапии ряда качественных особенностей делают эту форму консультирования своеобразной и специфичной по отношению к другим видам терапии.
В заключение этого параграфа назову три приоритетных, с моей точки зрения, области использования котерапевтического формата работы:
Не моя мысль рассматривать котерапию как наиболее подходящий метод для психотерапии семьи. Об этом практически во всех своих работах говорил еще Карл Витакер (1981). Скажу только, что работать с семьей «в одиночку» достаточно сложно. Даже самая деструктивная семья мгновенно закрывается и консолидируется при появлении в ее пространстве чужака. Кроме того, очень трудно (практически невозможно) сохранить при работе с семьёй нейтральность своей позиции. Вас обязательно кто-нибудь из членов семьи перетащит на свою сторону либо обвинит в пристрастиях по половому/возрастному либо любому-другому признаку.
В котерапии же один из терапевтов может вести себя как угодно провокационно (Витакер говорил о необходимости подобного поведения для того, чтобы «раскрыть» семью), другой же будет сохранять нейтралитет и контакт с каждым членом семьи.
Говорить о достоинствах котерапевтического формата при групповой работе я не буду. Думаю, каждый психотерапевт, ведущий группы, так или иначе опробовал режим работы с со-ведущим и сделал свои собственные выводы.
Отмечу только, что при ведении психотерапевтических групп и групп личностного роста более эффективной будет гетерогенная котерапевтическая пара. Причем гетерогенность может быть любой: разный пол, возраст, семейный статус и пр. Важно, что потенциал гетерогенной пары при названных видах групп значительно выше.
Если же группа узко тематическая (тренинговая, например, развивающая только несколько специализированных навыков), то предпочтительнее, когда пара со-ведущих гомогенна. В этом случае у участников не будет возникать никаких дополнительных прецедентов, отвлекающих их от темы работы. Кроме того, гомогенная пара способна работать намного более слаженно и точечно.
Наконец, одна из самых важных областей использования формата котерапии – дидактическая работа. Здесь котерапии нет альтернативы, по крайней мере, мой восьмилетний опыт работы убеждает в этом.
И дело не только в том, что работа с со-ведущим гораздо более комфортна для самих студентов-практикантов, и не в том, что эта форма позволяет обезопасить личность клиента от еще неумелых интервенций начинающих консультантов. Дело в том, что в формате котерапии у студентов формируется целый ряд дополнительных качеств, ускоряющих их личностный и профессиональный рост. Так вот, в плане развития профессионально важных качеств котерапии как дидактическому приему нет равных.
В этом моя глубокая убежденность.
1.1.2. Формирование группового субъекта дискурса в процессе
совместного консультирования.
В предшествующем параграфе я уже писал о формировании в длительно работающей паре котерапевтов группового субъекта дискурса (ГСД). Но я говорил об этом в общем, без проведения методологического анализа отдельных составляющих группового субъекта и без разбора причин его образования. В этом параграфе я более подробно остановлюсь на синтезе ГСД и рассмотрю специфические феномены, которые сопровождают его формирование.
Но прежде скажу несколько слов.
Текст этого параграфа несколько теоретизирован. Я приложил максимум усилий, чтобы уйти от лишних научных и методологических споров, но часть полемики осталась. В науке принято при введении новых понятий соотносить их со старой, предшествующей понятийной системой. Так и в данном случае. Я хочу определить понятие групповой субъект дискурса (ГСД), а значит мне необходимо провести и предварительный методологический анализ самой области, в которую я хочу поместить это понятие.
Так вот.
К анализу феноменов в терапевтическом консультировании привлекали различные концепции социальной психологии. Например, А.А.Александровым было предложено рассматривать уровни развития психотерапевтической группы, в частности, уровни развития групповой сплочённости, используя стратометрическую концепцию внутригрупповой активности (Александров, 1997, с.210-212). Эта концепция в своё время была предложена академиком А.В.Петровским. Она позволяет особым образом подходить к анализу многоуровневой структуры коллектива, образуемого с целью осуществления некоторой совместной деятельности. В основу стратометрической концепции положена теория деятельностного опосредования всех внутригрупповых процессов и межличностных взаимоотношений в группе (Психологическая теория коллектива, 1979).
Предлагаемое А.А.Александровым объяснение группообразования на терапевтическом сеансе с помощью концепции А.В.Петровского влечёт понимание системы психотерапевтических отношений как опосредованных актуальной совместной деятельностью. Такой подход к системе взаимоотношений в консультировании противоречит практическим реалиям терапии, специфические феномены и отношения которой в большей степени имеют бессознательную основу (например, трансферентные и контртрансферентные отношения, реальность существования которых на сегодняшний день уже никто не отрицает).
На мой взгляд, если уж и брать отечественных методологов, то более приемлемыми с точки зрения раскрытии сущности феноменов консультирования, а в особенности феноменов котерапии, выступают концептуальные представления о групповом субъекте деятельности. Эти представления развиваются с позиции теории деятельности, системного подхода и философской категории целостных отношений (Калин, 1986, 1989; Ломов, 1975, 1984; Свидерский, 1983).
В рамках рассматриваемого подхода, групповой (совокупный, по Ломову Б.Ф.) субъект деятельности объединён общими целями совместной деятельности (Калин, 1989, с.95). “Это не совокупность субъектов, а именно “совокупный субъект”, обладающий системой качеств, не сводимой к простой сумме качеств входящих в него индивидов” (Ломов, 1975, с.132). Использование для определения группового субъекта деятельности принципа системности и категории “целостных отношений” (Свидерский, 1983) акцентирует единство в рамках целостной иерархической структуры составляющих групповой субъект элементов (котерапевтов) и их отношений. Единство структуры и элементов реализуется во всех видах взаимодействия и активности в группе и позволяет групповому субъекту, “как единому целому, взаимодействовать с внешней средой” (Морозов, Паповян, 1977).
Причем, и это я хочу подчеркнуть особо, групповым субъектом выступает не целостная терапевтическая группа, а только котерапевтическая пара, которую я называю групповой терапевт (а в дальнейшем, и это я поясню особо, групповой субъект дискурса).
Групповой терапевт характеризуется взаимосвязанной системной структурой и наличием целостных отношений между его подструктурами (котерапевтами), что позволяет развиваться системным, групповым феноменам и таким свойствам, которые не могут возникнуть “в рамках ни одной отдельно взятой подструктуры и ни в какой их линейной комбинации” (Свидерский, 1983, с.77).
Я говорю, что в системе котерапевтов установились целостные, обобщенные отношения тогда, когда в этой системе начинают появляться групповые феномены (что это за феномены скажу позже). Эти феномены выступает также критерием сформированности группового субъекта деятельности.
Само наличие системных феноменов, их объективная фиксируемость и данность в переживании и в личном опыте участников психотерапевтического процесса делают существование группового субъекта деятельности не мифическим явлением, а реальным фактом.
Применительно к котерапевтической практике под целостными отношениями я понимаю единство когнитивного, аффективного и поведенческого аспектов взаимоотношений участников котерапии, взаимодействие которых определяется наличием как сознательных, так и целиком бессознательных механизмов.
Другими словами, установление целостных отношений в котерапии достигается за счёт объединения в единую систему подсистем когнитивного, аффективного и поведенческого взаимодействия участников котерапии. Каждой из выделенных подсистем в целостной структуре психотерапевтического пространства соответствуют свои групповые феномены: когнитивной подсистеме - единое семиотическое пространство; аффективной подсистеме - континуум совместных переживаний; поведенческой подсистеме - феномены трансформации и соподчинения дискурсов котерапевтов и клиента. Формирование и структурирование групповых феноменов в пространстве котерапии проходит ряд этапов, подготавливаемых установлением всё более обобщенных целостных отношений.
Особо подчеркну, что модель группового субъекта котерапевтической деятельности раскрывает системную природу групповых феноменов. Осмысленной с позиции целостного образования становится направленность котерапевтов на стимулирование процессов разворачивания таких феноменов, а также на анализ динамики их формирования. Тот или иной способ содействия или препятствия развития групповых феноменов со стороны клиента может и должен выступать важным диагностическим параметром, отражающим симптоматику его проблемы или личностных трудностей. Причём терапевтический анализ необходимо проводить, используя информацию о вкладе клиента в образование и поддержание групповых феноменов, относящихся ко всем трём выделенным аспектам: когнитивному, аффективному и поведенческому.
Другим важным положением в определении целостных котерапевтических отношений является признание значительного вклада во внутригрупповые отношения бессознательных механизмов и процессов. Учёт бессознательных процессов, “протекающих между отдельными членами группы и в группе в целом”, а также учёт “бессознательных фантазий, которые более или менее разделяют участники данного коллектива” (Куттер, 1997, с.279), позволяет лучше понимать смыслы того или иного содержания внутригрупповых феноменов.
На необходимость учета вклада бессознательного в формирование системы внутригрупповых отношений указывали целые научные психологические школы (например, те же психоаналитики), но здесь я хочу подчеркнуть роль французской школы анализа дискурса (М.Пешё, П.Серио и др.).
В философско-лингвистических исследованиях, проводимых в работах этой школы, убедительно показано, что невысказанное является составной и определяющей частью всякого дискурса, что формирует бессознательное взаимодействие между авторами этих дискурсов.
«Иллюзия, состоящая в том, что сознательный субъект является источником смысла своих высказываний» (Квадратура смысла, 1999), подчёркивает приоритет бессознательного в формировании целостных отношений и групповых феноменов в котерапевтическом пространстве. Последнее характеризует явление, которое, перефразируя слова Ж.Лакана, случается, когда в невысказанном или неявно проговоренном Другой (=бессознательное) клиента вступает в диалог с Другим (=бессознательным) котерапевтов.
В завершении определения понятия группового субъекта котерапевтической деятельности скажу, что его важной способностью является умение переопределять смыслы клиента (переструктурировать его семантическое пространство), что влечет изменение речи клиента. Благодаря наличию такой способности группового терапевта я называю его также групповым субъектом дискурса (ГСД).
Процесс формирования ГСД в совместном консультировании проходит ряд этапов и объединяет по мере своего развития три составляющих, заданных когнитивным, аффективным и поведенческим векторами.
Способность ГСД быть адекватным и функциональным в меняющихся условиях котерапевтической ситуации обусловлена наличием ряда механизмов, имеющих как сознательную, так и бессознательную природу. Согласованная работа всех механизмов обеспечивает взаимосвязь и организацию целостной системы группового терапевта.
1.2. Феномены групповой психологии в котерапевтическом
пространстве
1.2.1. Понятие групповых феноменов в социальной психологии и
в консультировании
Ещё до недавнего времени групповые феномены традиционно относили к сфере социально-психологических явлений, изучая их с позиций социальной психологии. В отечественной науке было принято рассматривать феномены групповой психологии в контексте процессов группообразования при изучении природы коллективов и той совместной деятельности, которую эти коллективы осуществляли. Причём, сама совместная деятельность сработавшейся группы людей первоначально обратила на себя внимание психологов своей согласованностью, взаимосвязанностью, соподчинением действий и поступков (что само по себе является феноменом групповой психологии). Эмпирические наблюдения за такими сложноподчинёнными действиями привели к предположению о существовании некоторых обобщённых, групповых феноменов, разделяемых всеми взаимодействующими в группе людьми. Так были экспериментально смоделированы и теоретически описаны феномены ценностно-ориентационного единства, коллективистической идентификации, сплочённости, референтности (Донцов, 1984; Петровский, 1977, 1979; Уманский, 1977), внутригрупповой напряжённости, группового оперативного образа и др. (Андреева, 1980; Калин, 1989; Обозов, 1990; Шадриков, 1996).
В свою очередь, западные психологи, отдавая приоритет изучению диффузных, малоконтактных групп и этнических общностей, разработали обширную теорию социального влияния. В рамках этой теории нашли себе место такие феномены, как конформизм, социальная фасилитация, стереотипизация, анонимизация, «притворная» демократизация и т. п. (Майерс, 1998; Московичи, 1998; Келлерман, 2004).
Совместные и индивидуальные усилия социальных психологов привели к развитию большого количества научных теорий, в большинстве своём основанных на принципе деятельностного опосредования. Эти теории достаточно успешно объясняют природу групповых феноменов, проясняют механизмы формирования этих феноменов и прогнозируют их возможное влияние на совместную деятельность в группе (Агеев, 1990; Андреева, 1980; Калин, 1989; Ломов, 1984; Парыгин, 1999 и др.).
Другими словами, феномены групповой психологии в рамках социальной психологии подверглись тщательному методологическому и теоретическому анализу, позволившему глубже продвинуться в изучении их природы и сущности.
В то же время, интенсивно развивающаяся психотерапевтическая практика предлагала и предлагает свой особый феноменологический ряд. Этот ряд несколько специфичен в зависимости от терапевтического направления, но каждый раз сохраняет нечто общее и сущностное. Многие из феноменов этого ряда уже получили своё описание в теоретических плоскостях конкретных психотерапевтических направлений, практические методы которых эти феномены актуализируют и поддерживают.
Так, психоанализ обогатил пространство феноменов групповой психологии такими феноменами, как перенос и контрперенос, терапевтический альянс; групповые формы психотерапии привели к открытию эмпатии, коррегирующего эмоционального переживания, терапевтической сплочённости и внутригрупповой напряжённости (Рудестам, 1990; Кочюнас, 2000; Ялом, 1997, 2000); выстраивание процесса консультирования в рамках методов лингвистической терапии позволило изучить групповые феномены единого семиотического пространства и семиосферы (Калина, 1999).
Однако изучение и описание перечисленных и многих других феноменов, возникающих в пространстве психотерапевтического сеанса, как правило, велось и ведётся исключительно изнутри того метода, который эти феномены порождает. Это приводит к возникновению серии трудностей. Во-первых, неясно, что собственно можно считать феноменом групповой психологии в психотерапии, т.е. само понятие не определено. Во-вторых, возникают трудности с соотнесением феноменов, описанных различными терапевтическими направлениями, использующими разный понятийный аппарат.
Особенно непреодолимой становится эта трудность, в случае если воспользоваться рекомендацией А.Сосланда (1999) и каждый раз заново создавать собственную понятийную систему.
В-третьих, сложности связаны с самим построением какой-либо системы групповых психотерапевтических феноменов.
Кроме того, использование при описании групповых феноменов методологии одного терапевтического направления не позволяет осуществить переход в обобщённую методологическую позицию. Достижение такой позиции позволило бы выделить сущностные основы всей системы феноменов, возникающих в процессе терапевтической работы.
Я думаю, что решение перечисленных трудностей возможно за счет привлечения дополнительного методологического инструментария. И здесь мне кажется уместным задействовать те наработки по изучению групповых феноменов, которые были сделаны в рамках отечественной социальной психологии.
В пользу этого свидетельствуют и некоторые положения зарубежных авторов. Например, наработанные Р.Бартом и французской школой анализа дискурса (М.Пешё, П.Серио; Квадратура смысла, 1999) теоретические замечания, связанные с изучением влияния на дискурс (как «речь, погруженную в жизнь») господствующих идеологий, культуры, социальных процессов и пр.
Также, многие современные терапевты-психоаналитики (М.Кан, Х.Кохут, М.Гилл, Р.Столороу и др.) пишут о настоятельной необходимости учёта социальных факторов при понимании и интерпретации таких специфичных психоаналитических явлений, как перенос и контрперенос (Кан, 1997; Столороу и др., 1999; Томэ, Кэхеле, 1996).
Некоторая интеграция терапевтической и социально-психологической теорий наблюдается в теоретико-методологическом описании ролевых игр, психотренинга и активных методов обучения (Большаков, 1996; Петровская, 1982; Яценко, 1993); а в работах В.Н.Мясищева, Б.Д.Карвасарского, А.А.Александрова, основанных на теории отношений, эта интеграция выглядит законченной.
Однако в работах этих авторов недостаточно уделено внимание феноменам групповой психотерапии.
Другие понятия, кроме сплочённости, эмпатии, групповой динамики, внутригрупповой напряжённости и ряда терапевтических факторов (самораскрытие, альтруизм, универсальность проблем и т.п.) в них не освещаются. Причём, используемая А.А.Александровым в качестве методологического основания стратометрическая концепция деятельностного опосредования по уже указанным в §1.1.2 причинам, на мой взгляд, не вполне соответствует реалиям практики консультирования и не позволяет объяснять в терминах этой концепции все внутригрупповые психотерапевтические процессы и феномены.
Мой взгляд состоит в возможности рассмотрения в роли методологической основы для построения модели психотерапевтических феноменов концепции групповых феноменов В.К.Калина. Эта концепция предлагает не только свой особый подход к феноменам групповой психологии и к групповому субъекту деятельности – как к системе таких феноменов (Калин В.К., 1986,1989), но и обеспечивает терапевта удобным методологическим инструментарием, позволяющим систематизировать групповые феномены и выстраивать их в единую иерархическую структуру.
Под феноменами групповой психологии в психотерапии я понимаю системную психологическую характеристику, синтезирующую когнитивный, аффективный и поведенческий аспекты как сознательного, так и бессознательного взаимодействия участников в целостное, переживаемое всеми участниками состояние группы, не сводимое к какой-либо своей подсистеме или отдельной компоненте и возникающее только в совместной терапевтической деятельности.
В этом определении я подчеркну два момента.
Первый состоит в том, что групповые феномены могут возникнуть только в активном совместном взаимодействии участников терапевтической группы. Когда такое взаимодействие прекращается, феномены групповой психологии дестабилизируются, разрушаются как целое, оставляя в памяти и опыте участников следы своего существования.
С этим моментом тесно связано понятие оперативного характера групповых феноменов. Групповые феномены мгновенно отвечают изменениями в содержании или своей структуре на меняющиеся условия, содержание или форму осуществления терапевтической деятельности. Оперативность – важное свойство феноменов групповой психологии, придающее им динамический и актуальный характер.
Второй, не менее значительный момент в определении групповых феноменов связан с их системным строением. Феномены групповой психологии представляют собой синтез когнитивного, аффективного и поведенческого аспектов взаимоотношений участников.
В системном характере групповых феноменов кроится их важная особенность. Она состоит в том, что один из трёх аспектов в процессе развития группового феномена становится ведущим. Именно наличие ведущего аспекта определяет сущность и природу феноменов групповой психологии.
Групповой феномен, центральный и определяющий вклад в который вносит когнитивный аспект, я, следом за Н.Ф.Калиной, называю единое семиотическое пространство. Феномен, заданный вкладом аффективного аспекта, получил название континуум совместных переживаний. А групповой феномен, определенный в большей степени поведенческим аспектом терапевтических отношений, назван мной феноменом трансформации терапевтического дискурса.
Формирование и структурирование каждого из групповых феноменов в пространстве консультативного взаимодействия проходит ряд этапов и стадий. В начале своего развития феномены диффузны, слабо дифференцированы; на заключительных стадиях – чётко структурированы, имеют иерархическую структуру, включающую в себя в качестве подсистем, феномены этого же аспекта предшествующих стадий.
Таким образом, природа групповых психотерапевтических феноменов сложная, многосоставная и социальная по своей сути и происхождению. Социальный характер феноменов указывает на их социальную функцию, которая состоит в опосредовании отношений между общающимися людьми. Чем более целостными устанавливаются отношения, тем более сильно их влияние на групповые феномены и тем более синтезированными становятся последние. Если отношения развиваются преимущественно в плане когнитивного взаимодействия, то и групповые феномены, их опосредующие, будут когнитивными (как в психоанализе); если межличностные отношения становятся более аффективными, то феномены будут представлены в совместно переживаемом эмоциональном ряде (как в гештальт-психотерапии); а когда взаимоотношения в большей степени реализуются в поведении/речи, то групповые феномены обеспечивают согласование поведенческих/речевых реакций.
По мере взаимодействия групповые феномены обобщаются, структурируются, что обеспечивает более сложные формы выражения целостных отношений общающихся людей.
1.2.2. Системогенез феноменов групповой психологии
в пространстве терапевтического сеанса
1.2.2.1. Систематизация групповых феноменов в психотерапии
А) Трёхаспектная модель феноменов групповой психологии
Рассмотренные в определении предшествующего параграфа аспекты не только выступают материалом для синтеза групповых феноменов, но и являются основанием для их классификации.
Саму классификацию я строю с учётом ведущего в образовании феноменов аспекта. Если ведущим аспектом в синтезе группового феномена выступает когнитивная составляющая, то такой феномен преимущественно представлен в плоскости когнитивно-рефлексивных отношений. Если основной в формировании феномена выступает аффективная составляющая, то феномен будет репрезентирован в пространстве аффективно-эмотивных отношений. В последнем случае, когда ведущим в синтезе феномена является поведенческий аспект, феномен проявляет себя в поведенческо-речевой компоненте взаимоотношений участников терапевтического процесса. Три указанных основания выступают в качестве модели классификации феноменов групповой психологии.
Замечу, что сама систематизация психических явлений по когнитивной–аффективной–поведенческой составляющим для отечественной психологии является принятым явлением (см., например, Обозов, 1990; Левитов, 1964). Кроме того, данная систематизация близка и легко соотносима с той частью лингвистической методологии, которую я буду использовать для анализа психотерапевтического дискурса. Последний момент ещё больше свидетельствует в пользу удобства использования названных трех аспектов для систематизации феноменов.
Другим основанием, которое выступает в качестве классификатора групповых феноменов, является динамический аспект развития феноменов групповой психологии. Это основание позволяет мне выделить стадии формирования феноменов, различающиеся по уровню обобщённости тех внутригрупповых процессов, которые протекают на том или ином этапе в терапевтической группе. Чем выше степень обобщённости внутригрупповых процессов, тем более развитую и дифференцированную структуру имеют групповые феномены, и тем более подпадают они под классификацию, составленную когнитивным, аффективным и поведенческим аспектами.
Теперь я остановлюсь на том, как влияет сам терапевтический метод, которым пользуется психотерапевт на приоритет в актуализации когнитивного, аффективного либо поведенческого аспектов. Возможности формообразования у практических методов обусловлены избирательным или приоритетным задействованием различных аспектов психической реальности участников психотерапевтического процесса. Включение тех или иных аспектов психики специфицирует как природу, так и динамику возникновения и разворачивания групповых феноменов в терапевтическом пространстве конкретного метода. Это приводит к тому, что методы и техники практического консультирования выступают в качестве формообразующих для феноменов групповой психологии (так, психоанализ задействует, в первую очередь, когнитивную сторону психики клиента; гештальт-психотерапия – аффективную; телесный подход – поведенческую и т.д.).
В своей работе я основываюсь на лингвистических методах структурного анализа психотерапевтического дискурса (Квадратура смысла, 1999; Лакан, 1997, 1998; Калина, 1999). Эти методы включают в себя целостный, интегративный подход к личности клиента, позволяя задействовать в терапевтическом поле отношений все три аспекта: когнитивный, аффективный и поведенческий как сознательных, так и бессознательных проявлений клиента. Задействование всех аспектов отношений в пространстве “терапевт–клиент” обеспечивает максимально полные возможности для актуализации, становления и удержания всей системы групповых феноменов, возникающих в процессе терапевтической работы.
Б) Стадии структурирования пространства взаимосвязей смысловых систем участников консультирования
Второе основание систематизации феноменов групповой психологии, которое я уже упоминал в предшествующем пункте, связано с динамической стороной становления и развития групповых феноменов.
Структурирование феноменов в сфере психотерапевтических отношений проходит ряд этапов, различающихся между собой степенью интегрированности и системности внутригрупповых процессов, протекающих между участниками консультирования. Я связываю эти этапы со стадиями структурирования пространства взаимосвязей смысловых систем участников терапии. Эти стадии хронологически совпадают с этапами ведения консультирования (Алёшина, 1993; Бондаренко, 1997).
Этап вхождения в ситуацию психологической помощи я соотношу с интрасубъективной стадией, когда ещё не сформирована настройка участников друг на друга.
Этап действия и проживания ситуации психологической помощи - это интерсубъективная стадия “возникновения и проявления специальных психологических феноменов” (Бондаренко, 1997, с. 33). Именно на этом этапе терапевт начинает ориентироваться в субъективном мире клиента. В пространстве психотерапевтической помощи формируется то, что Э.Гуссерль называл интесубъективностью (Гуссерль, 1992). Сама возможность интерсубъективности обеспечивается разворачиванием и соприкосновением в речи жизненных миров терапевта и клиента. В семантическом пространстве понимания появляются и начинают развиваться групповые феномены. Причём, чем полнее устанавливается сопонимание и сопереживание, тем устойчивее и структурированнее становятся феномены групповой психологии.
Третий, последний по А.Ф.Бондаренко (1997), этап вхождения клиентом в новый опыт, а затем и вхождения в повседневность, я рассматриваю как транссубъективную стадию. На этой стадии в психотерапевтическом пространстве и развёрнутых в нём групповых феноменах происходит окончательное прояснение и понимание значимых жизненных отношений клиента на основе его взаимоотношений с терапевтом. Если на двух предшествующих стадиях прошлый, дотерапевтический опыт клиента организовывал и означивал психотерапевтические взаимоотношения собственными бессознательными конфигурациями (Столороу и др., 1999), то на последней стадии сами эти бессознательные конфигурации становятся осознанными и проясненными. При этом структура прояснённых отношений накладывается на реальные межличностные взаимоотношения клиента с терапевтом.
Дополнительным критерием смены стадий структурирования пространства смысловых систем выступает также смена способов взаимодействия участников психотерапии. Смена способов взаимодействия выражается в структурно-семиотических и содержательно-смысловых изменениях речи терапевта и клиента/клиентской группы (подробнее смотри п.1.2.2.3 Б). Значительные трансформации речи свидетельствуют об установлении групповых феноменов более высокого порядка. Добавлю, что изменения дискурса в процессе психотерапии выступает также объективным доказательством существования феноменов групповой психологии.
Динамический аспект, рассматриваемый мной в качестве второго основания классификации групповых феноменов, позволяет проследить становление и развитие феноменов во времени. Использование фактора времени в реальном консультировании позволяет управлять этапами структурирования феноменов и влиять на динамику их смены. С другой стороны, понимание групповых феноменов, как пластичных, способных динамически изменяться явлений, во-первых, и как связанных с семантическими пространствами смыслов участников психотерапии, во-вторых, открывает путь к изменению этих индивидуальных семантических пространств через целенаправленную трансформацию феноменов групповой психологии.
Предлагаемые два основания классификации феноменов групповой психологии позволяют их типологизировать, а также проследить системогенез феноменов на различных этапах консультативного процесса. Согласно закону трансформации этапов развития системы в уровни её организации (Пономарёв, 1983) феномены последующих стадий не только интегрируют более ранние феномены, но в снятом виде содержат их в своей структуре. Такой подход позволяет лучше понять структурную организацию последующих групповых феноменов, обобщающих феномены предшествующих стадий.
1.2.2.2. Групповые феномены интрасубъективной стадии
психологического консультирования
К первому этапу психотерапии относят период знакомства и начальных взаимодействий с клиентом, когда основным выступает процесс установления психологического контакта между всеми членами психотерапевтической группы (Алёшина, 1993; Бондаренко, 1997; Василюк, 1996). Я соотношу этот этап с интрасубъективной стадией. На этой стадии происходит настройка и начальное становление семантического пространства взаимосвязи смысловых систем терапевта и клиента. Механизмами образования семантического пространства выступают рефлексия и взаимная рефлексия участников психотерапевтического процесса.
Первый этап является предтечей, необходимой предпосылкой для актуализации и последующего развития групповых феноменов. Сами феномены групповой психологии на этом этапе ещё практически не развиты. Они находятся в свёрнутом, потенциальном состоянии. В когнитивном аспекте взаимодействия преобладают слабо дифференцированные взаимоозначивания как у терапевта, так и у клиента. Взаимоозначивания ведутся по направлениям: тип личности; симпатичен–несимпатичен; напоминает ли кого-то из собственного прошлого–не напоминает; интересен–неинтересен; нравится–не нравится; опасен–не опасен и т.п.
Аффективный аспект этого этапа характеризуется эмоциональным заражением и индуцированными эмоциональными состояниями у участников (степень серьёзности/официальности начала работы; наличие/отсутствие юмора; аффективное состояние клиента; собственное состояние терапевта и пр.).
В плоскости поведенческого взаимодействия прослеживается сознательный и бессознательный раппорт, невербальная и вербальная подстройка, согласование индивидуальных темпоритмов речи терапевта и клиента (темп речи/движений; позы участников терапевтического взаимодействия; расслабленность/напряженность участников; комфорт-дискомфорт в присутствии друг друга и т.д.).
От того, насколько благоприятно будет пройдена интрасубъективная стадия, насколько полно будет установлен контакт между психотерапевтом и клиентом зависит не только последующий синтез и формирование групповых феноменов, но и достижение самого терапевтического эффекта. Отсюда понятна значимость этой стадии и необходимость проведения в случае образования первичных “нарушенных” взаимоотношений их анализа и коррекции.
Важность первой стадии формирования групповых феноменов легко проследить в ситуациях, когда процесс взаимной настроенности друг на друга идет с нарушениями.
Например, в ситуации котерапии, отсутствие взаимоотношений между клиентом и одним из котерапевтов может привести к дальнейшей изоляции этого котерапевта, предубеждённому отношению к его высказываниям, игнорированию клиентом его мнения.
При групповой работе нарушение взаимосвязи смысловых систем между отдельными участниками проявляется в их стремлении произвести впечатление на терапевта, в их желании утвердить себя в группе или желании повысить свой социальный статус за счёт других членов терапевтического процесса.
Обращение внимания на указанные деструктивные процессы, их своевременное групповое обсуждение приводит к устранению искажений в формировании групповых феноменов, влечет установление целостных взаимных межличностных отношений, обеспечивает взаимную настроенность участников друг на друга.
В заключении ещё раз подчеркну определяющий вклад первичных феноменов в последующее формирование групповых феноменов более высокого порядка.
Сами первичные феномены на интрасубъективной стадии являются в большей степени интрапсихическими. Они проявляются во взаимодействии между клиентом и терапевтом только в недифференцированном, слитом виде. Эти феномены и порождающие их взаимоотношения складываются, преимущественно, по результатам первичного взаимооценивания друг друга. Содержанием эти феномены наполняет начальное поведение участников терапевтического процесса, их способность устанавливать контакт, располагать к себе, взаимная привлекательность и т.п.
Процессы взаимооценивания проходят на фоне ещё неструктурированной групповой динамики и принадлежат, в большей степени, к аспекту, заданному конструктом “симпатия-антипатия”, нежели более высоко дифференцированными конструктами. Феномены более высокого порядка формируются позже, на следующей стадии психологического консультирования. Эта, следующая за первой, стадия связана с образованием интерпсихических групповых феноменов.
1.2.2.3. Феномены интерсубъективной стадии консультативной
деятельности
Вторая, интерсубъективная стадия – это стадия установления и развития групповых феноменов первого порядка: единого семиотического пространства, континуума совместных переживаний и структурной трансформации дискурсов участников консультирования.
Собственно говоря, само возникновение этих феноменов знаменует собой начало интерсубъективной стадии. По времени это совпадает с периодами определения проблемы клиента и работы с этой проблемой.
Развитие групповых феноменов на данной стадии идёт по пути от актуализации и формирования феноменов в первой фазе интерсубъективной стадии, к синтезу и взаимоопределению групповыми феноменами друг друга во второй фазе. Возникновение феноменов групповой психологии происходит благодаря специфическим семиотическим механизмам. Одни из таких механизмов обеспечивают взаимопонимание участников консультирования; другие определяют законы взаимовлияния и взаимоналожения дискурсов терапевта и клиента.
Использование трёхаспектной типологии групповых феноменов позволяет соотнести единое семиотическое пространство с когнитивным аспектом; континуум совместных переживаний – с аффективным; а феномены структурной трансформации дискурса – с поведенческим аспектом взаимодействия в системе «терапевт-клиент».
А) Единое семиотическое пространство и континуум совместных переживаний как феномены психотерапевтического процесса
Под единым семиотическим пространством (ЕСП) я, вслед за Н.Ф.Калиной (1997), понимаю общность семантических и семиотических систем, возникающих в результате взаимовлияний дискурсов консультанта и консультируемого.
Причём само понятие семантического пространства я использую в расширенном смысле – как систему способов концептуализации событий реальной и гипотетической действительности, включающую в себя мышление и его специфику, представления о мире, жизни и отношениях, фантазмы, а также механизмы их порождающие (Лакофф, 1996; Динсмор, 1996).
До начала терапевтического процесса терапевт и клиент обладают собственными системами семиотических пространств.
Включаясь в терапевтическое консультирование, клиент объективирует свою семиотико-семантическую систему в речи (попросту, он рассказывает о проблеме, о причинах, её породивших, о своем отношении к происходящему, о своём видении того, что происходит и т.п.).
Консультант слушает клиента, время от времени задаёт уточняющие вопросы, подводит промежуточные итоги, конкретизирует и т.п., то есть, так или иначе, расставляет акценты в сообщении клиента. При этом начинает происходить взаимоналожение и взаимовлияние дискурсов участников консультирования. Этот процесс опосредует изменение семиотических пространств терапевта и клиента. В семиотических пространствах терапевта формируется интерсубъективная структура, уподобленная семиотическому пространству клиента.
Именно благодаря механизму интерсубъективности терапевт начинает понимать систему коннотаций клиента, его бессознательные смыслы, желания, фантазмы, неосознанные побуждения, способы переработки опыта и пр.
Эти процессы приводят к формированию в поле целостных психотерапевтических отношений такого группового феномена, как ЕСП.
ЕСП синтезирует в единую систему семиотические пространства всех участников терапии. В качестве внутренних связей в единой семиотической системе выступают различные семантические и семиотические механизмы (используемые смыслы слов, метафоры, метонимии и др. речевые обороты, контекст, интонирование, акценты и т.п.).
Феномен ЕСПпозволяет сузить смысловую многомерность речи клиента в пользу большей определенности вкладываемых им в слова смыслов. Другими словами, терапевтам становится понятным не только смысл того, о чем говорит клиент, но также его предельно общие способы миропонимания и концептуализации опыта.
Имеет место и обратный процесс: установление ЕСП приводит к пониманию клиентом способов рассуждения и концептуализации терапевта. В частности, благодаря этому, клиент понимает интерпретации и аналитические конструкции терапевта.
Дополнительно замечу, что ведущая роль в образовании ЕСП принадлежит терапевту, вся деятельность которого направлена на прояснение смысла сказанного клиентом. Динамика структурирования ЕСП может индивидуализироваться и несколько различаться в зависимости от конкретного метода консультирования. Однако в структуре данного группового феномена всегда сохраняется суть – наличие общности семантических систем участников консультирования.
Возможность терапевта влиять на процессы структурирования ЕСП делают его пансемиотическим субъектом (Калина, 1999, с.161-162). Отличительной характеристикой последнего выступает его способность через изменение ЕСП переструктурировать систему смыслов клиента, корректировать его способы означивания действительности.
Способность консультанта изменять ЕСП обеспечивается с помощью терапевтических методов. Одним из приоритетных, на мой взгляд, выступает психоаналитический/психодинамический подход, в котором задействуются интерпретации, толкования, проработка переноса, аналитические конструкции и пр. Перечисленные приёмы позволяют выявлять, блокировать и преобразовывать у клиента непродуктивные стратегии семиотизации действительности, производя смену способов семиотизации на более продуктивные.
За счет этого терапевт вызывает у клиента изменение внутреннего семиотического пространства, благодаря чему и осуществляется сам терапевтический процесс, достигаются основные эффекты психотерапии.
В заключении скажу, что ЕСП влияет на психоэмоциональное состояние всех участников консультирования. Поэтому установление ЕСП сопровождается формированием двух других групповых феноменов: континуума совместных переживаний и феноменов трансформации дискурсов. В свою очередь, два последних групповых феномена сами определяют ЕСП, что указывает на целостность системы групповых феноменов в психотерапии.
Под континуумом совместных переживаний (КСП) участников терапии я понимаю переживание терапевтом и клиентом/клиентской группой схожих эмоциональных состояний в процессе взаимодействия, а также сходную динамику смены этих состояний из некоторого континуума переживаний. Последний задан как самой психотерапевтической ситуацией, так и той проблемой, о которой рассказывает клиент.
КСП участников терапевтического взаимодействия выступает производным от ЕСП, но имеет самостоятельный статус в качестве феномена групповой психологии. Он определяет аффективную составляющую отношений участников терапии. В то же время, по мере своего структурирования КСП сам начинает существенно влиять на формирование ЕСП, благоприятствуя или препятствия его развитию.
Вообще, синхронизация психических процессов и психоэмоциональных состояний свойственна любой группе людей, выполняющих совместную деятельность (Ломов, 1981; Психологическая теория коллектива, 1979). Исключение не составляет и психотерапевтическая деятельность, тем более что работе с переживаниями, а, в частности, эмоциям, чувствам и катарсису в ней отводится значительная роль. Более того, психотерапия интенсифицирует чувства через осознавание болезненного, вытесненного, травмирующего материала, а также через реанимацию ранних детских отношений в переносе.
Многие практикующие терапевты и психоаналитики (Ялом, 1997, с.122–123; Лакан, 1997; Томе, Кехеле, 1996; Тэхкэ, 2001) подчёркивают обязательную взаимность возникающих в психотерапевтической группе чувств и переживаний, а созвучие “интерпретативной активности терапевта аффективным состояниям клиента” возводят в ранг принципа аналитической работы (Столороу и др., 1999, с.142–144; Сандлер и др., 1994).
Соблюдение правила своевременности интерпретаций, а также фиксации проявлений переноса диктует следующее требование к терапевту: чутко отслеживать эмоциональные проявления клиента, особенно при обсуждении его значимых переживаний. Терапевт должен быть эмпатийным, способным к пониманию внутренних состояний клиента, умеющим сочувствовать и сопереживать. Кроме того, он должен быть способным к рефлексии, чтобы фиксировать собственные переживания (представленные у него в контртрансферентных реакциях на клиента и на его проблему).
Наличие у терапевта сочувствия и сопереживания клиенту является основной характеристикой его способности к эмпатии, что, безусловно, относится к важнейшим терапевтическим факторам групповой работы. Такой терапевтический фактор, являясь одной из составляющих феномена КСП, сам по себе может вызвать структурные изменения в проблеме клиента и обеспечить ему “психореабилитацию позитивными отношениями”. В психоанализе это явление получило название Я-объектного переноса (Столороу и др., 1999; Х.Кохут) или корригирующего эмоционального переживания (Ф.Александер).
В заключение еще раз подчеркну, что КСП находится в нерасторжимой связи с ЕСП. Результирующими феномена КСП выступают со-понимание, со-переживание, со-чувствие, а также такие явления, как психотерапевтическая сплочённость, конфронтация, групповая динамика и все другие феномены, эмоционально окрашивающие психотерапевтическую деятельность и позволяющие терапевтам (или психотерапевтической группе) понимать клиента.Развитие в терапевтической группе феноменов КСП и ЕСП обеспечивается работой специфических семиотических механизмов, проявляющихся в феноменах структурно-семиотических и содержательно-смысловых трансформаций терапевтического дискурса. Подробнее об этом я расскажу в следующем пункте.
Б) Феномены структурно-семиотической и содержательно-смысловой трансформации терапевтического дискурса
Феномены изменения терапевтического дискурса в процессе терапии я отношу к третьему, поведенческому аспекту групповых феноменов. Эти феномены обусловлены взаимовлиянием, взаимопроникновением, взаимоопределением и, вследствие этого, возникающей трансформацией дискурсов терапевта и клиента. Подобные трансформации, как правило, состоят в структурно-семиотических и/или содержательно-смысловых изменениях и преобразованиях дискурса в терапевтическом пространстве.
Под структурно-семиотическими преобразованиями психотерапевтического дискурса я понимаю следующие изменения речи участников терапии:
Чем дольше длится психотерапия, чем больше участники терапевтического процесса понимают друг друга, тем сильнее составляющие дискурс речевые фрагменты начинают перекликаться, коммуницировать и взаимоопределять друг друга. Предшествующие высказывания, предыдущие смыслы влияют и задают определённую рамку для восприятия всего последующего дискурса.
Также верно и обратное. С точки зрения диалогизма, все ранее сказанное подготовлено невысказанным, тем, что, даже не будучи в сознании автора речи, уже намеревалось быть проговоренным. Именно поэтому верно такое утверждение: как начало речи определяет её финальную часть, так и итоговые смыслы дискурса определяют его начало. Несмотря на всю парадоксальность данного высказывания, оно передаёт суть диалогического подхода к речи.
На поздних этапах терапевтической работы отдельные фрагменты дискурса начинают быть все более ориентированными друг на друга. Они взаимосопряжены, связаны взаимными отсылками и взаимозависимостями.
Как писал М.Бахтин, а позже М.Мамардашвили, диалогический характер дискурса определяет диалогическую природу самого сознания. Именно благодаря диалогизму дискурса, ранее сказанное задает смысловую рамку, контекст восприятия всего последующего материала. С другой стороны, диалогизм позволяет связывать отдельные высказывания участников терапевтического процесса в целостную ткань психотерапевтического дискурса.
Более радикальным мнением на этот счёт, является утверждение французского пост-структуралиста М.Пешё о том, что последующие фрагменты речи не просто подготовлены, а предопределены системой предшествующих дискурсов (Квадратура смысла, 1999).
Для обоснования данного принципа М.Пешё вводит понятие интрадискурса, который он относит к сфере бессознательных детерминант речи.
Под интрадискурсом М.Пешё понимает «функционирование дискурса по отношению к себе самому. В этом функционировании заложена двойная детерминация речи, во-первых, со стороны уже сказанного, во-вторых, со стороны подразумеваемого участниками, т.е. того, что может быть ими высказано позже» (Квадратура смысла, 1999, с.46-47, 123). Таким образом, интрадискурс, по мнению М.Пешё, относится к области влияния созданного участниками дискурсивного поля на всю последующую речь.
Взгляды М.Пешё не просто лучше раскрывают подход к терапевтическому дискурсу, как диалогическому по своей природе, но и позволяют глубже понять сам факт распознавания смысла речи одного человека другим. Именно интрадискурс формирует смысловые рамки и задает контекст терапевтической беседы, обеспечивая ситуативно-уникальную осмысленность отдельных фрагментов речи.
Достигается осмысленность дискурса и преемственность смыслов в последующей речи, а также подчинение одних фрагментов дискурса другим за счёт включения связующих грамматических и семантических средств языка (флексий, служебных слов, косвенной и прямой форм передачи чужой речи и пр.). Все эти языковые средства обеспечивает “феномен вливания предшествующих смыслов в последующие фразы” (Лурия, 1998, с.247).
Еще один важный момент диалогического характера дискурса состоит в том, что диалогизм речи приводит к установлению и поддержанию самих диалогических позиций терапевта и клиента по отношению друг к другу.
По мере развития терапевтической беседы речь терапевта и клиента сворачивается и сокращается за счёт вынесения центральных обговариваемых тем беседы в её контекст. Эти темы становятся подразумеваемыми участниками терапевтического сеанса. Участникам нет необходимости каждый раз проговаривать их заново.
В результате мы имеем такой феномен: если бы какой-либо случайный зритель попал на терапевтический сеанс на стадии завершения работы, он практически ничего не понял бы из обсуждаемого внутри психотерапевтического круга. Звучащая речь воспринималась бы им, как обрывки фраз, лишённые смысла, а шутки и смех участников вызывали бы недоумение и откровенное непонимание. Между тем для самих членов группы всё было бы ясно и осмысленно.
Такой эффект близок по сути к феномену симультанности эгоцентрической речи, когда автор высказываний не заботиться о том, чтобы быть услышанным и, тем более, понятым. Эгоцентричная речь свернута, обрывочна, состоит из отдельных слов или словосочетаний, по смыслу практически не связанных друг с другом. Вместе с тем она отражает внутренний мыслительный процесс и понятна самому человеку, её произносящему. Сходную структуру имеет дискурс на заключительных этапах терапевтического сеанса. Он также обрывочен, фрагментарен, наполнен подразумеваниями и недоговоренностями.
Описанный феномен повсеместно представлен в практике консультирования. Действительно, на заключительных этапах работы достаточно часто можно услышать фразы, понятные только в контексте всего терапевтического разговора, и становящиеся абсолютно бессмысленными, если их этого контекста лишить.
Приведу несколько примеров окончания терапевтических сеансов:
1) Т: – Сейчас Вы опять прервали себя на полуслове…, как будто я ваш муж.
К: – Я вглядывалась в глаза своего папы.
Т.: – Опять «пора кончать»?
Группа: – Ха-ха-ха…
2) Т: – Это напоминает Ваш сон.
К: – Точно, а Вы тот самый слон... (радостно указывает пальцем на психотерапевта)
Т.: – Только город стал гораздо больше.
К: – Ну что же… Буду реанимировать свое животное … Спасибо!
3) К: – Мне остается только ждать…
Т: – Да. Как дракону на вершине.
К: – Буду думать об огоньке, который еще теплится…
Т: – По крайней мере, Вы поняли, что за горами верная смерть.
К.: – Теперь оттепель наступит! (радостно)
Во всех приведенных примерах при буквальном прочтении диалогов обнаруживаешь полную бессвязность текста. В то же время, каждое из отдельных высказываний погружено в контекст целостной беседы, имеет даже не одно значение, а множество смыслов, отсылает к целой серии проговоренных до этого тем и ситуаций. Раскрыть приведенные фразы возможно только в нескольких абзацах объяснений, настолько в них упакован смысл. В этом и состоит симультанность дискурса на последних этапах консультирования.
Эта особенность психотерапевтического дискурса в некотором смысле является следствием предшествующих двух его характеристик и состоит в системном, обобщённом характере совокупного дискурса. На поздних этапах консультирования дискурс участников содержит в снятом виде все предшествующие высказывания, которые образуют обобщенный контекст (интрадискурс).
Это аспект отчётливо иллюстрируется котерапевтической практикой, когда у одного из котерапевтов возникает необходимость на какое-то время оставить группу. В момент его выхода терапевтическое пространство как бы размыкается, а целостный дискурс распадается на несвязанные компоненты. Как правило, после ухода одного из котерапевтов наступает пауза, помогающая оставшимся участникам вернуть утраченное “о чём и для кого мы сейчас говорим”.
Если оставивший группу котерапевт был достаточно активен либо даже доминантен, то после его ухода темпоритмика вновь образуемого целостного дискурса может резко измениться как в сторону оживления, так и в сторону оскудения единиц речи. Данный факт говорит о зависимости совокупного дискурса как системы от каждого его элемента.
Следование принципу учёта всех высказываний с точки зрения их вклада в совокупный дискурс, делает обоснованным учёт значимого молчания некоторых участников группы, терапевта или самого клиента. Само “молчаливое соприсутствие” (термин Н.Н.Обозова, 1990) одного из участников психотерапевтического процесса может оказывать значительное влияние на структурирование совокупного дискурса. Например, в образуемом тексте терапевтической беседы могут отсутствовать некоторые темы, только потому, что присутствуют определённые люди.
Так одна клиентка очень долго умалчивала о проблеме сексуальных отношений с мужем, только потому, что в терапевтической группе находился мужчина. Другой клиент не мог решиться произнести фразу о том, что не любит свою жену. Как позже выяснилось, он боялся осуждения от одного из участников группы, на которого спроецировал собственные моральные принципы и установки.
В заключении скажу, что понимание совокупного дискурса как системного, вносит существенные коррективы в процедуру терапевтического анализа.
Терапевтическому анализу можно подвергать речь клиента не в отдельности, саму по себе, а в совокупности со всеми реакциями на его речь других участников процесса. Такое понимание терапевтического анализа легло в основу моего метода, названного структурная редукция означающих.
Перечисленные характеристики речи составляют, как я отметил, структурно-семиотический аспект изменения дискурса.
К содержательно-смысловому аспекту я отношу такие характеристики и признаки речи на терапевтическом сеансе, как:
Эта характеристика речи в процессе консультирования описывает неравнозначность и неравноправность включённых в совокупный дискурс отдельных высказываний и их фрагментов. Некоторые из включённых в дискурс высказываний малозначимы с точки зрения приближения к сути проблемы (пустая речь, по Ж.Лакану, 1995, 1997), другие, наоборот, являются определяющими, смыслодающими (речь полная).
Гетерогенность дискурса отмечали ещё П.Серио и М.Пешё в своих работах, посвящённых анализу речи (Квадратура смысла, 1999).
В психотерапии разноречивость и полифоничность образующих дискурс фрагментов речи прослеживается особенно наглядно. Собственно, выделение значимых участков речи относится к одной из центральных задач консультирования и к одному из базовых умений психотерапевта.
Одной из важных особенностей совокупного терапевтического дискурса является то, что он во многом определён логикой бессознательного. Данная логика базируется на принципах иррациональности, парадоксальности и взаимоисключительности своих устремлений (Ж.Делёз, 1998).
Это значит, что в совокупном дискурсе легко сосуществуют прямо противоположные заключения и выводы, поддерживаются актуальными конкурирующие желания, не противоречат друг другу утверждения и их отрицания. Однако важно знать и то, что подобные иррациональности хоть и присутствуют в одном поле речи, но находятся в разных её подструктурах, в различных подсистемах, пространствах дискурса.
Поэтому терапевтическая работа с парадоксальностью речи клиента может идти двумя путями:
1) классическим, когда психотерапевт делает противоречия осознанными и переубеждает клиента (либо фиксируют противоречия с помощью интерпретаций);
2) неклассическим, когда консультант действует на основе парадоксальных утверждений, вводя парадокс в саму основу терапевтической работы.
Второй путь позволяет одновременно сосуществовать в поле речи множеству позиций, точек зрения, конкурирующих смыслов.
Данные сосуществования позволяют расширять и обогащать альтернативами пространство субъективности клиента, его внутренний мир, его когнитивные возможности. Многие психотерапевты (Алёшина, 1993; Калина, 1997) рекомендуют действовать именно данным образом.
Формирование расширенного парадоксами взгляда обеспечивает клиенту приращение смыслов и позволяет ему переосмысливать собственные «узкие» позиции, «однобокие» мнения и т.п. Это приводит не просто к решению самих проблем клиента, но и обеспечивает его качественно новым взглядом на жизнь, задает более «многомерный» уровень миропонимания и жизнеосмысления.
Еще одна возможность использования парадоксальной стратегии в психотерапевтической работе достигается тогда, когда терапевт занимает и говорит с запретных позиций Другого клиента.
Подробнее данный метод работы с парадоксом представлен во второй главе настоящей книги (в параграфе, посвященном эффективности котерапии).
Терапевтический дискурс наряду с вкладом сознательного участников процесса консультирования образован также и вкладом их бессознательного.
Вклад бессознательного обнаруживается в оговорках, ослышках, семантически и грамматически неправильно построенных фразах, а также в специфическом интонировании, акцентировании, неожиданном молчании, в примитивно-аффективной речи (вздохи, всхлипы, придыхания) и др. смещениях дискурса, в которых Субъект сознательного участников проговаривается, а Субъект бессознательного (Другой) говорит.
Все перечисленные смещения дискурса своим появлением обязаны влиянию бессознательного и составляют принципиальную, конститутивную неоднородность дискурса психотерапии. В этом дискурсе присутствуют и могут быть отчётливо выделены две разнородные серии. Одна из них образована речью Другого и является означающей для бессознательного материала, другая образована речью Субъекта и выступает в качестве означающей для сознательных представлений, имеющих отношение к регистру Воображаемого.
Подобное положение требует от терапевта постоянно задаваться вопросом об авторстве (“субъектности”, словами Н.Ф.Калиной (1999, с.190–191)), конкретного высказывания – субъектом сознательного или субъектом бессознательного это высказывание было подготовлено и определено. Достигнуть ответа на вопрос об авторстве конкретного дискурса можно с помощью правила, введенного Ж.Лаканом (1995, 1997) и названного им условно “означающее, как означающее”. Огрубляя, можно сказать, что необходимо внимательно слушать «что сказалось» помимо сознательного желания клиента, и понимать эти проговорки, как речь Другого.
Что сказалось, то сказалось – вне зависимости от последующих поправок, дополнений или пояснений клиента к тому, что он “на самом деле хотел сказать”.
Построенные на принципе анализа речи методы позволяют вычленять из общей структуры психотерапевтического дискурса вклад бессознательного, что обеспечивает более быстрое понимание глубинных, вытесненных желаний и фантазмов клиента (подробнее об этом можно посмотреть в Главе 2).
Три характеристики-признака, относящиеся к феноменам содержательно-смысловых изменений дискурса, наряду с феноменами структурно-семиотических трансформаций речи обеспечивают всю вариативность и пластическую изменчивость дискурса в рамках пространства психологического консультирования. Установление и развёртывание феноменов изменения речи в психотерапевтическом пространстве, а также установление таких феноменов групповой психологии, как единое семиотическое пространство (ЕСП) и континуум совместных переживаний (КСП) участников консультирования обеспечивается работой специфических семиотических механизмов. Принцип действия этих механизмов состоит, во-первых, в сознательном и бессознательном взаимопонимании участниками друг друга, а, во-вторых, во взаимовлиянии и взаимоналожении дискурсов, производимых членами психотерапевтической группы.
Установление развитой структуры групповых феноменов ЕСП и КСП свидетельствует о завершении второй стадии и начала перехода к третьей, транссубъективной стадии психологического консультирования. На этом, последнем этапе происходит синтез феноменов групповой психологии в единую систему групповых феноменов. Такой синтез характеризуется развитием обобщённых отношений в терапевтической группе, что находит своё отражение в смене способов терапевтического взаимодействия.
1.2.2.4. Групповые феномены транссубъективной стадии консультирования
Заключительная, транссубъективная стадия относится к тому этапу консультирования, который охватывает проработку проблемы и вхождение клиента, обогащенного новым опытом, в повседневную жизнь.
На этой стадии происходит становление обобщённых феноменов второго порядка: реципрокного феноменологического пространства психических состояний (РФППС) и феномена структурирования систем дискурсов в рамках сформированной семиосферы.
В рамках трёхаспектной системы классификации групповых феноменов РФППС относится к объединенным в единое целое когнитивному и аффективному аспектам, а феномен структурирования систем дискурсов отвечает поведенческому и речевому аспектам взаимоотношений.
Групповые феномены второго порядка являются высшим звеном феноменологического ряда в пространстве психотерапевтического консультирования и свидетельствуют об установлении максимально полного понимания между психотерапевтом и клиентом.
А) Реципрокное феноменологическое пространство психических состояний
РФППС развивается из единого семиотического пространства и континуума совместных переживаний и выступает в качестве целостного группового феномена, обобщающего феномены предыдущей стадии (Кейсельман, 2001). Когнитивный и аффективный аспекты синтезированы в рамках РФППС в целостное образование, которое устанавливается в психотерапевтическом пространстве тем полнее, чем выше становится степень понимания между участниками терапевтического процесса.
Я говорю о РФППС как о результирующем групповом феномене, опираясь на те работы В.Н.Мясищева, которые посвящены анализу взаимосвязей психических состояний людей и их взаимоотношений (Психические состояния, 2000, с.52-60). Развивая выводы, которые сделал В.Н.Мясищев, а также учитывая собственный опыт консультирования, я могу сказать, что специфические психотерапевтические взаимоотношения, провоцируемые уникальной ситуацией терапии, приводят и к возникновению специфических психических состояний у участников процесса консультирования. Динамика развития этих состояний существенно влияет на структурирование групповых феноменов, определяя их как “полиструктурные явления” (Психические состояния, 2000, с.60). Тем более, психические состояния отдельных участников влияют на групповой феномен РФППС, в который они входят в качестве образующих компонент.
Важной характеристикой индивидуальных состояний участников на сеансе выступает их реципрокность.
Под реципрокностью психических состояний я понимаю взаимность, взаимовлияние и взаимное определение психических состояний участников психотерапии.
В этом определении важны три момента.
Во-первых, взаимовлияние психического состояния одного участника на другого осознано или потенциально осознаваемо. По крайней мере, умение почувствовать, какое состояние у терапевта индуцирует клиент, составляет его важный профессиональный навык.
Во-вторых, взаимовлияние психических состояний происходит опосредовано, через их представленность в дискурсе консультирования. Эту мысль я поясню.
Естественно, что некоторое смутное состояние один человек вызывает у другого за счет своей мимики, пантомимики, ферромонально или за счёт ещё каких-то средств, которые напрямую не связаны с речью. Но, когда я говорю о взаимовлиянии участников на последних этапах психотерапии, я не имею ввиду те довербальные смутные состояния, которые порождаются на этапе знакомства терапевта с клиентом.
На заключительных стадиях клиент и терапевт уже достаточно понимают друг друга, чтобы чувствовать даже мимолетные изменения в состоянии каждого. Данный эффект достигается благодаря установившемуся обмену речевыми и паралингвистическими средствами. Когда этот обмен циркулирует двусторонне, когда у участников психотерапии есть знание и опыт контакта с состоянием каждого начинает формироваться феномен РФППС.
И, наконец, третье.
РФППС интегрирует в качестве составляющих групповые феномены когнитивного и аффективного аспектов отношений.
Действительно, по мере развития психотерапевтических отношений и по мере структурирования психических состояний участников происходит синтез и взаимное обусловливание этих состояний в групповом пространстве консультирования.
Напомню, что само психическое состояние понимается как некоторая психическая целостность внутреннего мира, в котором в единстве представлены его когнитивные и аффективные образующие (курс общей психологии). Началом установления РФППС служит совместное структурирование пространства речи и пространства общих переживаний в единый феномен. Собственно, этот феномен и переходит в дальнейшем в РФППС. До синтеза когнитивного и аффективного аспектов в групповом пространстве нет структуры, сходной по строению со структурами индивидуальных психических состояний участников и способной обеспечить их сочетание и взаимосвязь. После синтеза РФППС такая структура образуется, что и позволяет развиваться такой характеристике, как реципрокность психических состояний участников.
Синтез когнитивного и аффективного аспектов и образование РФППС приводят к видоизменению групповых феноменов поведенческого аспекта взаимоотношений. Феномены поведенческого аспекта изменяются, их структура приобретает более общий и иерархический характер. Преобразованные феномены, относящиеся к поведенческому/речевому аспектам, представляют собой речевой носитель РФППС и отражают происходящие с ним структурные изменения.
Замечу, что чёткой дифференциации границ между двумя синтезируемыми в пространстве психических состояний аспектами нет: когнитивное пронизано аффективным, а аффективное легко переводится в плоскость когнитивной рефлексии. На этом этапе сама мысль становится эмоциональной, насыщенной переживанием совместной работы, а эмоции – осмысленными и легко определяемыми.
В пространство психических состояний включена также особая феноменологическая родственность и сопричастность состояний клиента и терапевта. Такая родственность возникает тогда, когда выведена и осознана результирующая эмоциональных переживаний, сопровождающих весь процесс терапии.
В развитой форме РФППС переживается участниками как уникальная наполненность собственного бытия полнотой существования другого, открывающаяся благодаря длительному, продуктивному и доверительному взаимодействию. Манифестация РФППС особенно ярко прослеживается в специфического рода остроумии, возникающем на заключительных этапах консультирования. Такая острота ума сопровождается не саркастическим, раскатистым хохотом, а теплотой понимания в контексте установленного единого семиотического пространства и сама по себе обладает психотерапевтическим эффектом.
Б) Феномен структурирования систем дискурсов в рамках сформированной семиосферы
Как я уже говорил ранее, этот феномен относится к поведенческому и речевому аспектам на заключительных этапах психотерапии. Эти аспекты структурированы, с одной стороны, перечисленными ранее феноменами содержательно-смысловых и структурно-семиотических изменений дискурса, а, с другой стороны, развёрнутым в семиосферу психотерапевтического сеанса единым семиотическим пространством.
Под семиосферой терапевтического сеанса я понимаю семиотическое пространство, включающее в себя выявленные смыслы, значения, способы и конструкты концептуализации опыта, а также семиотические средства фиксации смыслов и способов их продуцирования. Такое понимание семиосферы психотерапии несколько отличается от первоначального использования этого понятия.
Н.Ф.Калина (1999) ввела термин семиосфера психотерапии для описания семиотического универсума психотерапии в целом. Семиотический универсум составлен используемой психотерапевтической теорией, построенным на её основе методологическим аппаратом категоризации явлений практики консультирования, терапевтическими ценностями и т.д. (Калина, 1999, с.154–155). Я же понимаю семиосферу, как более локальное явление, образуемое в конце каждой законченной психотерапевтической работы. Поэтому я и говорю только о семиосфере кейса (одного психотерапевтического случая), имея в виду, прежде всего, её феноменологическую природу. Я рассматриваю семиосферу случая как преемницу другого группового феномена – единого семиотического пространства (ЕСП), который семиосфера обобщает и резюмирует.
Анализ процесса развития ЕСП в семиосферу требует обращения к тем семиотическим изменениям, которые происходят с феноменами поведенческого аспекта на заключительной стадии. Для этого ещё раз рассмотрю развитие ЕСП на последних этапах психотерапии.
На стадии завершения работы ЕСП превращается в замкнутый и целостный смысловой универсум терапии, задающий и определяющий контекст любого, вновь возникающего высказывания. Другими словами, каждая вновь возникающая и озвученная мысль начинает перекликаться со всем сказанным ранее, т.е., перестает быть свободной, а становится строго заданной контекстом сеанса. В дальнейшем высказанная мысль включается в структуру контекста сеанса и уже сама в равной степени начинает определять смысл всего сказанного позже. Таким образом, формируется структура дискурса конкретной терапии.
С другой стороны, к окончанию психотерапевтического сеанса происходит накопление участниками достаточно широкого арсенала семиотических средств понимания смыслов друг друга, а также средств выражения этих смыслов (создается, так называемый, “язык сеанса”).
Наличие структуры, связывающей отдельные фрагменты дискурса и накопление общих семиотических средств выражения смыслов, приводит к возникновению семиосферы сеанса.
Развитие этой семиосферы позволяет формироваться в рамках поля психотерапии качественно новому групповому феномену второго порядка – феномену структурирования систем дискурсов в рамках сформированной семиосферы.
Данный феномен эмпирически проявляется в свободной смене обсуждаемых тем на последних стадиях консультирования при сохранении у участников четкого понимания, о чём ведётся речь и чем спровоцирована подобная смена темы обсуждения. Обычно, в таких случаях, терапевтическое обсуждение идёт по ключевым смыслам клиента.
В заключение скажу, что последние два обобщенных феномена групповой психологии охватывают и синтезируют групповые феномены предшествующих стадий. Согласно закону трансформации этапов развития системы в уровни её организации, феномены групповой психологии предшествующих стадий входят в обобщающие их феномены в виде отдельных подструктур.
1.3. Обобщение системогенеза феноменов групповой психологии
в психотерапии
В этом параграфе я подведу итоги построенной модели развития групповых феноменов.
Первое, что отмечу – системогенез групповых феноменовв психотерапии носит гетерогенный, гетерохронный и неаддитивный характер. Собственно, наличие гетерогенности, гетерохронности и неаддитивности, являющихся важнейшими характеристиками системогенеза (Шадриков, 1996, с.102, 288), позволяет использовать это понятие для описания развития групповых феноменов в пространстве психотерапии.
Вторая характеристика построенной модели состоит в многомерности и многоуровневости рассмотренных феноменов групповой психологии. Являясь целостными образованиями, такие феномены присутствуют во всех плоскостях и сферах межличностного психотерапевтического взаимодействия, обобщённо трансформируясь от уровня к уровню развития терапевтических отношений.
Многомерность групповых феноменов отражена в построенной модели тремя аспектами классификации феноменов (когнитивным, аффективным и поведенческим). Многоуровневость представлена в трёх временных этапах развития феноменов групповой психологии.
Многомерность и многоуровневость системы групповых феноменов ещё раз указывают на множественную взаимозависимость феноменов друг от друга. Причём, взаимосвязи проявляются как в поперечном срезе, между феноменами различных аспектов, так и в продольном срезе, где отчётливо выражены зависимости феноменов последующих стадий от предыдущих.
Третьей характеристикой построенной модели является то, что система феноменовгрупповой психологииимеет иерархическую структуру, т.е. феномены, образующие эту систему, не равнозначны. К базовому уровню относятся взаимоозначивания участников психотерапевтического взаимодействия, индуцирование эмоциональных состояний, а также невербальная и вербальная подстройка участников психотерапии. Механизмами структурирования этих феноменов выступают рефлексия и взаиморефлексия, означивание, эмоциональное заражение.
Средний уровень образуют единое семиотическое пространство, континуум совместных переживаний и феномены трансформации дискурса терапии. На этом уровне групповые феномены структурируются благодаря работе специфических семиотических механизмов, реализующих взаимопонимание участников, а также определяющих законы взаимовлияния и взаимоналожения дискурсов этих участников.
К высшему уровню относятся феноменологическое пространство психических состояний и структурирование дискурсов в рамках семиосферы. Установление в терапевтическом пространстве этих двух феноменов свидетельствует о достижении клиентом значительных терапевтических результатов (подробнее об этом см. в параграфе, посвященном анализу эффективности котерапии). Благодаря этому свойству последние два групповых феномена могут быть выбраны в качестве одного из критериев исследования эффективности психотерапии.
В процессе психотерапевтического взаимодействия групповые феномены всё более дифференцируются, структурируются и синтезируются с другими феноменами групповой психологии в целостные, многоаспектные образования, составляющие неповторимую феноменологию психотерапии. Механизмы формирования и синтезирования феноменов на последующих стадиях содержат в снятом виде механизмы предшествующих стадий и включают их в свою структуру в качестве подструктур.
Практика применение концепции системогенеза групповых феноменов в психотерапевтической работе описана в параграфе 1.5. на примере конкретных случаев консультирования.
В компактном виде системогенез феноменов групповой психологии представлен в таблице 1.1. В этой таблице модель формирования групповых феноменов обобщается, систематизируется и раскрывается по стадиям структурирования смысловых систем участников психотерапии.
Стадии структурирования пространства смыслов даны по горизонтали таблицы, тогда как её вертикаль задают три аспекта классификации групповых феноменов: когнитивный, аффективный и поведенческий/речевой.
Таблица 1.1
Модель системогенеза феноменов групповой психологии
в пространстве психотерапии
|
Стадии структурирования пространства взаимо связи смысловых систем участников психотера пии
Аспекты взаимодействия
|
Интрасубъективная стадия.
|
Интерсубъективная стадия. Феномены групповой психологии 1 порядка. |
Транссубъективная стадия. Феномены групповой психологии 2 порядка. |
|
Когнитивный
|
Взаимоозначивание участников психотерапевтического взаимодействия |
Единое семиотическое пространство |
Реципрокное феноменологическое пространство психических состояний |
|
Аффективный
|
Эмоциональное заражение, индуцирование эмоциональных состояний
|
Континуум совместных переживаний |
|
|
Поведенческий/речевой
|
Раппорт, невербальная и вербальная подстройка участников психотерапии
|
Феномены структурно-семиотических и содержательно-смысловых изменений дискурса терапии |
Феномен структурирования систем дискурсов в рамках сформированной семиосферы |
1.4. Особенности формирования групповых феноменов
в котерапевтическом пространстве
Перечисленные этапы структурирования групповых феноменов относятся ко всем формам психотерапии. Понятно, что от того, будет ли это групповая или индивидуальная форма работы, существенно зависит и само развитие системы феноменов на терапевтическом сеансе. Однако я не буду рассматривать всю специфику системогенеза групповых феноменов в зависимости от формы терапии. Мне удобнее сразу перейти к котерапевтическому формату, чтобы, не отвлекаясь на другое, подробно рассмотреть особенности феноменообразования именно для этого вида консультирования.
Первое отличие котерапии от остальных форм работы состоит в ускоренном структурировании групповых феноменов. Самую значительную роль в этом играет то, что котерапевтическая пара уже со-настроена друг на друга.
В сработавшейся паре котерапевтов групповые феномены возникали не раз, и у со-ведущих существует определенная готовность к их появлению и развитию. Можно сказать, что пространство отношений между котерапевтами благоприятно для развития групповых феноменов, которые формируются ускоренно, вовлекая в этот процесс психическое состояние клиента.
В то же время, ускоренное феноменообразование на сеансе не является единственной особенностью развития групповых феноменов в котерапии.
Среди других специфик я хочу отметить:
ЕССП способствует «интуитивному» пониманию терапевтами друг друга, позволяет «не сговариваясь» определять стратегию конкретной психотерапии, «безмолвно договариваться» о следующем шаге консультирования, а также помогает распознавать контрпереносы и те системы смыслов, которые стоят за тем или иным конкретным высказыванием котерапевта. Понимание проблемы клиента одним терапевтом за счёт ЕССП приводит практически к мгновенному распознаванию проблемы вторым психотерапевтом, что ускоряет суммарное время определения самой проблемы и её бессознательных составляющих.
Кроме того, ЕССП ускоряет образование и развитие единого семиотического пространства в котерапевтическом пространстве (то, как это происходит, было описано чуть выше).
Поясню, почему этого сложно добиться в ситуации, когда консультирует один психотерапевт.
Дело в том, что анализ и рефлексия самого дискурса, внутренних переживаний и складывающихся на сеансе отношений “инициирует разрыв в деятельности…” и приводит к “переходу в метапозицию по отношению к ситуации деятельности” (Карнозова, 1990, с.74, 78). То есть, попросту говоря, терапевт «в режиме анализа» выходит из плоскости непосредственных терапевтических отношений в плоскость рефлексии. А это значит, что на время разрушаются те непосредственные отношения, которые складываются на сеансе, утрачивается связь с актуальными переживаниями клиента, и, в конечном итоге, разрушается пространство совместных переживаний. Клиент при этом чувствует нарастающую дистанцию между собой и психотерапевтом, переживает внезапно возникшую брошенность, ощущает потерю контакта с терапевтом и пр. Причем негативные чувства длятся у него тем дольше, чем ниже темп мыслительной деятельности аналитика.
Таким образом, получается, что, действуя в угоду большего понимания бессознательного клиента (а, значит, и развития единого семиотического пространства), терапевт теряет связь с развёрнутыми в пространстве психотерапии переживаниями клиента (разрушая тем самым, пространство совместных переживаний). Всё это может приводить к развитию у клиента чувства обиды, переживание им «садистического господства» аналитика (Кан, 1997) и, как следствие, потерю доверительных отношений с терапевтом.
Схожий процесс происходит и тогда, когда консультант отдаёт приоритет эмоциональному контакту с клиентом, поддерживая тем самым пространство совместных переживаний. В этом случае страдает уже единое семиотическое пространство, в ущерб которому начинает работать эмпатийное присоединение, сочувствие и сопереживание терапевта.
В котерапии (за счет наличия двух со-ведущих) удаётся обходить указанные трудности. Достигается это, как я уже говорил, благодаря разделению стратегий консультирования между котерапевтами. Когда один терапевт обсуждает содержательные аспекты проблемы клиента, другой занят структурно-лингвистическим анализом его дискурса. И наоборот. Динамический обмен стратегиями позволяет терапевтам вносить равноценный вклад в образование феноменов единого семиотического пространства и пространства совместных переживаний.
Котерапия, как один из видов совместной деятельности, в этом смысле не составляет исключение.
“Совокупный фонд информации” и “совокупный фонд памяти”, наряду с ЕССП, также благоприятствуют развертыванию в поле котерапии единого семиотического пространства. Кроме того, ускоряет структурирование единого семиотического пространства и формирование в котерапевтической паре группового субъекта дискурса. Роль последнего в развитии единого семиотического пространства тем более велика, что групповой субъект усиливает убеждающую силу групповых интерпретаций. Это приводит к дополнительному возрастанию удельной значимости в семиотическом пространстве дискурсов и знаково-семиотических средств терапевтов.
Таким образом, специфические характеристики котерапевтического взаимодействия влияют как на содержательную, так и на формообразующую сторону развития групповых феноменов. В содержательном плане особенностью котерапии является наличие феномена ЕССП, а также наличие “совокупного фонда информации и памяти”.
В плане формообразования котерапия характеризуется ускоренным развитием групповых феноменов и возможностью одномоментного удержания и развития феноменов различных аспектов. При этом котерапевты распределяют между собой психотерапевтические стратегии, что относится ещё к одной важной особенности котерапии.
1.5. Иллюстрирование модели системогенеза случаями
из практики консультирования
Любая теоретическая модель нуждается в конкретизации. Тем более модель развития групповых феноменов, потому что само понятие феномена требует реального наполнения.
Я проиллюстрирую этапы развития групповых феноменов с помощью двух случаев из практики консультирования. Но прежде, остановлюсь на ряде ожидаемых и непредвиденных сложностей, с которыми я столкнулся в процессе иллюстрации модели системогенеза. Сконцентрированы эти сложности, в основном, вокруг самого предмета описания – феноменов групповой психологии. Тонкость и неуловимость их природы тяжело поддаётся словесной передаче, требуя скорее литературного, нежели научного языка.
Оказалось, гораздо проще апеллировать к совместному опыту участия в некоторой группе: «Помнишь, как было тогда-то и тогда-то…», чем объяснить. Это как с завязыванием шнурков: просто показать, и, практически, невозможно рассказать словами.
Поэтому, я предлагаю тем, кто не имеет опыта переживания подобных феноменологических состояний, поучаствовать в совместной групповой работе, тогда всё, о чем я говорил ранее и то, что опишу позже, сразу станет понятно, как самостоятельно пережитое.
Другая трудность научного описания при иллюстрации групповых феноменов состоит в том, что термины и понятия “выбивают” из феноменов “живой дух”. Так уж они устроены.
Мало чем помогает в этой ситуации дословное протоколирование сеанса. Последняя мера не фиксирует и не передаёт экстралингвистические характеристики дискурса, без которых он теряет свой смысл. Другой недостаток дословного протоколирования сеанса состоит в его громоздкости и, в то же время, неполноте описания. Собственно феноменология сеанса при этом способе фиксации утрачивается, что ещё больше отдаляет от первоначальной цели, состоящей, как раз, в обогащении модели групповых феноменов фактическим материалом.
В свою очередь, литературное, художественное описание, хоть и является наиболее часто используемым, но также, на мой взгляд, не может выступать приоритетным в изложении конкретных результатов психотерапевтической практики. Дело в том, что художественное изложение субъективно, тенденциозно, многозначно и, самое главное, не стандартизировано. Кроме того, такое изложение целиком зависит от литературных способностей и вкусов самого автора. Также от его предпочтений зависит наличие акцентов или, наоборот, пропусков определённых фрагментов работы при её описании. Отсутствие единых стандартов приводит к произволу там, где хотелось бы видеть хоть какую-то систематизацию.
К недостаткам названных форм описания также относится то, что подобные описания часто делают сомнительным правомочность того или иного вопроса к клиенту или вывода, сделанного терапевтом. У читателя может возникнуть непонимание логики вынесения той или иной интерпретации. Иногда такие интерпретации кажутся “притянутыми за уши”, избыточными, а иногда неполными и поверхностными.
Тем не менее, несмотря на перечисленные трудности, я опишу несколько случаев из своей работы. При этом основной акцент я сделаю на вычленении аспектов, соотносимых с моделью системогенеза групповых феноменов. Естественно, что в моём изложении мне не избежать всех отмеченных недостатков, о которых я говорил ранее. Но я к этому и не стремлюсь. Я буду считать свою задачу выполненной, если хоть в какой-то мере наполню и обогащу содержанием модель системогенеза феноменов, и её отдельные понятия континуум совместных переживаний, единое семиотическое пространство и феноменологическое пространство психических состояний.
В самом изложении я совмещу возможности дословного протоколирования и литературного описания случаев. Надеюсь, такой подход будет более иллюстративен и позволит раскрыть все используемые в модели системогенеза термины.
Психотерапевтические случаи.
Случай 1. Клиентка – Наталья П., женщина лет сорока. Обратилась с проблемой дисгармонии в межличностных и интимных отношениях с мужем. Из анамнеза выяснено, что муж изменил ей, и несколько месяцев после этого они жили отдельно (в том числе, не имели интимных отношений).
К: Понимаете, я его сознательно простила, но близости прежней нет. (речь полная)
Т: Поясните, что Вы понимаете под словами «нет прежней близости»?
К: Ну, раньше он всегда после работы спешил домой. А сейчас приходит, садится перед телевизором и молчит…(явная рационализация происходящего; подмена проблемы воображаемой трудностью)
Т: Может быть, Вы сами его к себе не подпускаете?
К: Ему и не нужно это…
Т: А Вам?
К: А я потеряла к нему доверие. (=интерес?, желание?)
Т: Скажите, а как Вы понимаете, что между мужчиной и женщиной есть близость?
К: (клиентка улыбается собственным мыслям, но вслух произносит рациональную вещь) Ну, это когда они любят друг друга, доверяют, имеют общие интересы, желания…
На этом этапе начинает формироваться единое семиотическое пространство и производный от него групповой феномен континуум совместных переживаний. Проясняются смыслы, вкладываемые Натальей в понятие «близость». Клиентке предоставляется возможность структурировать собственный опыт в речи. Для этого я задаю уточняющие вопросы. Общее эмоциональное состояние на сеансе тревожное, напряженное. Только на последней фразе Наталья улыбнулась, проявляя первые признаки контакта со мной. До этого у меня складывалось ощущение, что проблема «застилает» ей глаза, она «погружена» в неё полностью.
Т: Э-гм. Вы сказали: «сознательно простила». Чего вы не можете простить ему бессознательно? (здесь я пробую расширить взгляд клиентки на происходящее)
К: Подлости и того, что он не соглашается признать того, что изменил мне. Если бы он это признал, я бы его простила... (рационализация) Хотя я стараюсь не вспоминать о том случае в разговорах с ним.
Т: Э-гм. Правильно ли я понял, что Ваш муж не признает факта измены?
К: Да, хотя мне было бы легче, если бы он сказал правду.
Т: А как Вы узнали об этой измене?
К: Я застукала их в нашей квартире?
Т: Извините за уточнение подробностей. Они были в процессе? (я пробую утрировать ситуацию)
К: (раздраженно) Они на кухне пили чай, но по их глазам я сразу поняла, что у них это произошло.
Клиентка начала агрессивно доказывать мне факт измены, используя в качестве основного аргумента: «Я этого подлеца давно знаю и по глазам читаю, когда и что он натворил». При этом она использовала в основном прямую речь с местоимением «ты», косвенно выговаривая негатив мне, как будто я был источником её бед.
Через некоторое время Наталья иссякла, но по эмоциональности её предыдущей речи, было ясно, что травма остра и актуальна, будто она была нанесена только что.
Т: Сколько времени прошло с того момента?
К: Пять лет! Раньше я с ним часто об этом говорила, пытаясь выяснить, как это произошло, но он не признаёт измены. Мне очень важно чтобы он её признал. Так мне будет легче.
Т: Правильно ли я понимаю, что пять лет Вы с ним не живете, в смысле не имеете интимных отношений? (в начале речь шла о нескольких месяцах)
К: (потухше) Да… (и оправдываясь, с вызовом) А как же я буду с ним ложиться в постель, если он спит со всеми подряд…
Т: !!!!!?????
Пауза….
Т: Хорошо, Вы говорите, что если Ваш муж признает факт измены, вам будет легче. Легче что?
К: (клиентка задумалась)
…и после паузы
К: Легче его простить. Я очень хочу его простить! (сказано было сильно, почти с выкриком)
Здесь прослеживается явная иррациональность высказываний. С одной стороны, факт измены психологически очевиден только для самой клиентки (предположу, что измены вообще не было). С другой стороны, муж факт измены не признает, даже, несмотря на пятилетнее давление в виде лишения сексуальных отношений.
У меня возникло стойкое ощущение, что борьба за признание/не признание вины по поводу какого-то неочевидного события – всего лишь прикрытие для какого-то другого, более раннего конфликта. Тогда вопрос, – какого?
Еще более обратил на себя внимание выкрик клиентки: «Я очень хочу его простить!». Напор этой фразы настолько диссонировал со всем остальным, что я решил прояснить эту фразу.
Т: Скажите, а кого Вы еще не можете простить? Кто ещё в Вашей жизни был виноват перед Вами, но так и не признал свою вину?
Клиентка на секунду задумалась.
К: Мать! В детстве она часто наказывала меня за то, что я не делала, а потом требовала, чтобы я признавала свою вину. (на последней фразе она осеклась и смотрела на меня некоторое время в упор)
Через паузу…
Т: Это Вам ничего не напоминает?
Тут клиентка вспоминает и рассказывает реальную историю из детства, когда мать очень сильно её наказала. При этом она плачет навзрыд.
“Доказательством справедливости интерпретации является лишь сообщение субъектом подтверждающего материала” (Лакан, 1997, с.44).
Рассказанную историю я воспринимаю, как ответ на мой последний вопрос и эмоциональное отреагирование этого ответа.
Т: Наташа, когда мы сильно любим какого-то человека, а он поступает с нами несправедливо, мы очень часто начинаем уподобляться ему. Это такой способ выразить нашу любовь близкому человеку, которого мы не можем простить – стать таким как он. Что Вы по этому поводу думаете?
К: (задумавшись и успокоено) Я чувствую себя виноватой за то, что не могу простить мою мать. В сущности, она такой человек, её уже не изменить. Мне давно надо было научиться принимать её такой, какая она есть.
На данном этапе единое семиотическое пространство было сформировано полностью, и дальнейшая работа велась через призму установленного понимания ситуации клиентки.
Единое семиотическое пространство позволило в дальнейшем прояснить более частные смыслы и осознать всю систему сопутствующих значений в отношении данной проблемы Натальи.
Т: Отличие Вашего мужа от Вас в том, что он так и не признал себя виноватым…
После паузы…
Т: Маленькой девочке трудно было бы проявлять подобное упорство перед лицом собственной матери.
К. Да мой муж сильный человек. Он сильнее меня.
Т: Теперь понятна и Ваша злость на него. Своим непризнанием вины он не даёт Вам быть похожим на Вашу маму. И Вы злитесь на него за это, как злились когда то на неё. Наоборот, если бы он признал себя виноватым, то Вы бы стали, как Ваша мать. Но тогда, возможно, Ваша семья дала трещину.
К: Я бы сразу развелась с ним.
Т: Ого! В начале Вы говорили немного другое…
И после паузы…
Т: У меня к Вам еще один вопрос. Как, по-вашему, Ваш муж должен реагировать на пятилетнее лишение близости?
К: Уйти от меня…(и через паузу) Вы сейчас скажите, что это я хочу уйти от него… (и, задумавшись) Может это я хочу уйти от матери? (улыбается)
Т: Не успел сказать, Вы сами уже это сказали…(с улыбкой) Похоже, что Вы чувствуете себя виноватой перед ним…
К: Да… Уж лучше бы он ушел… Зачем ему с такой мучиться? (сквозь обиду)
Т: Похоже, Вы ей мстите.
К: Кому ей? Маме? Тем, что у неё дочь несчастлива? Она ведь этого всегда добивалась!
Т: Да, точно. (в раздумье) Вы ей мстите.
К: (сокрушенно вздыхает)
Т: Можно иначе отомстить…(проронив, как бы, между прочим)
К: Как? Вы знаете способ? (клиентка «аж загорелась»)
Т: Да, знаю. И он прямо противоположен тому, что Вы делаете сейчас.
К. Ну так скажите! Чего душу-то томить!
Т: Можно стать не похожей на неё.
К: Это как?
Т: Стать счастливой…
После этой фразы Наталья рассмеялась.
К: Ну, Вы поймали меня.
Т: Кстати, простить её можно без того, чтобы она признала свою вину. Этим Вы тоже будете не похожи на неё.
Еще некоторое время мы сидели молча, задумавшись. Каждый из нас, на каком-то «предсознательном» уровне, «впитывал» итоги и результаты терапии. Такое понимающее молчание не нуждалось в словах. Оно само оказывало психотерапевтическое воздействие и являлось примером установленного феноменологического пространства психических состояний.
Через некоторое время клиентка поблагодарила и ушла.
Случай 2. Второй случай я взял с одного из обучающих семинаров по психотерапии. Случай этот интересен тем, что в нём в полной мере использовался ресурс группы, а также были учтены этнокультурные особенности самой клиентки, т.е. терапия носила этнокультурный характер.
Семинар проводился для слушателей спецфакультета, получающих второй высшее образование по психологии. Возрастной состав в основной своей массе был за тридцать лет, что делало саму группу участников зрелой и ресурсной.
Клиенткой вызвалась поработать молодая женщина крымско-татарской национальности по имени Эдие. Эдие была достаточно активной участницей данного семинара, обладала высоким социометрическим статусом и пользовалась авторитетом среди остальных членов группы.
В терапевтической работе приняла участие почти вся учебная группа.
Эдие начала с того, что проблемы в её жизни уж “очень обострились”. Она рассказала сложившуюся к настоящему времени ситуацию в её семье. Как выяснилось, Эдие замужем, имеет ребёнка и, в принципе, довольна своим супругом и своей жизнью с ним.
Однако, с её слов, существует один аспект в отношениях с мужем, из-за которого у неё возникает напряжение в отношениях с ним и, вследствие этого, проблемы. Аспект этот состоит в том, что каждые выходные супруг уезжает к своим родителям и помогает им строить дом.
На вопрос одного из участников группы, что возмущает клиентку в этом, столь нормативном, на первый взгляд, поведении, Эдие конкретизировала свою мысль.
Как выяснилось, она недовольна не самим фактом регулярного отсутствия мужа по выходным, а тем, что их собственная семья – она, ребёнок и муж – “ютятся в недостроенном доме, тогда как родители мужа строят себе уже третий дом”.
Участники группы начали активно прояснять отношения клиентки с мужем, с его родителями и особенно со свекровью.
Сразу скажу, что в группе было ещё несколько крымских татар. Они «изнутри», с позиций собственной культуры восприняли сложившуюся в жизни клиентки ситуацию, чем существенно облегчили понимание остальным участникам всего проблемного поля клиентки.
Первоначальная стратегия группы была направлена на поиск бессознательных моментов в отношениях клиентки с супругом и его родителями. Было выяснено, что в первые годы после замужества Эдие жила в семье мужа, но “не нашла общего языка со свекровью и золовкой”. Вскоре она настояла на переезде из родительского дома в собственный, который они начали возводить самостоятельно, на средства, полученные от родителей мужа.
Отвечая на очередной вопрос: «Так в чем же Ваша проблема и что, все-таки, она означает для Вас», Эдие ещё раз подчеркнула то обстоятельство, что муж “уезжает помогать родителям, хотя мог бы в это время чем-нибудь дома заняться ”.
Это, как считала клиентка, было самым травмирующим фактом.
– Родителям делает, а себе и своей семье нет! – продолжала она.
Однако далее из её рассказа явствовало, что супруг (назову его Эльдар) и так большую часть времени проводит дома, кроме того, полностью материально обеспечивает свою семью. По профессии он художник, в последнее время занят в прикладных направлениях искусства, и достаточно успешен в социальных отношениях. Помимо этого, Эдие рассказала о том, что дом, который возводят родители мужа, фактически предназначен для их младшего сына (то есть Эльдара) и самой Эдие.
Данная информация в очередной раз смутила и удивила участников группы.
– Так что же плохого он делает, если строит дом… для себя и для тебя? – задавало вопрос выражение лиц членов семинара.
Рабочую гипотезу, которую начали развивать активно работающие участники, составило предположение о том, что в отношениях клиентки со свекровью преобладает соперничество за обладание Эльдаром и за влияние на него.
– Вы просто соревнуетесь, с кем он проведет больше времени и с кем останется на выходных, – говорили самые радикально настроенные члены группы.
На это Эдие только пожимала плечами.
В принципе, она подтвердила, что “безусловно, конкуренция за Эльдара со свекровью есть”, но мысль эта не вызвала в ней особых переживаний и не была эмоционально значимой.
Затем она с чувством продолжила:
– Да я понимаю правоту поведения моего мужа, но именно это больше всего меня и уязвляет (речь полная)
После этих слов в работу включилась одна пожилая женщина крымско-татарской национальности по имени Айше. До этого момента Айше напряженно молчала и видно было, что несколько раз она сдерживала себя от того, чтобы не вступить в разговор. Именно Айше удалось внести дополнительную информационно-культуральную ясность в ситуацию Эдие.
С первых же слов Айше стало ясно, что она «присоединилась» к свекрови Эдие, а на саму Эдие у неё развился острый негативный перенос.
Айше: Эдие, а твой муж случайно не младший сын в своей семье?
Клиентка утвердительно кивнула.
– Дело в том,– продолжила Айше, – что у нас существует особый порядок, согласно которому младший сын всегда остаётся в доме своих родителей. По традиции родители передают ему всё своё имущество. Эдие, как вообще получилось, что Эльдар ушёл из дома родителей?
Данная речь, воспринятая клиенткой, как обвинение, очень сильно её взволновала. Тирада Айше буквально вызвала шквал оправдательных слов и эмоций у Эдие. Её первоначальная версия о том, что ей тяжело уживаться со свекровью и золовкой в одном доме, явно стала несостоятельной и переросла в слабо скрываемую защиту.
Под конец своих оправдательных речей Эдие выглядела неуверенно, и стало очевидно, что в душе она сама понимает «культурную неправильность» сложившейся в своей семье ситуации и испытывает относительно неё чувство вины.
Наиболее сенситивные участники терапии после выступления Айше даже встали на защиту Эдие.
– Ты слишком директивна и, похоже, просто перенесла на Эдие свой личный опыт. Она тебе собственную невестку, случаем, не напомнила?
Между тем Эдие сидела, как «в воду опущенная». Слова Айше произвели на неё сильное впечатление.
В терапевтической группе все понимали, что смысл жизненной ситуации Эдие до сих пор не ясен. Не было уяснено ни смысла проблемы для самой клиентки, ни механизма, по которому срабатывал «конфликтный цикл» её взаимоотношений с мужем.
На данном этапе в разговор вступил ещё один участник группы, до этого сидевший молча:
– Эдие, судя по тому, как Вы начали сейчас оправдываться, Вы чувствуете себя виноватой и неуверенной в правильности своего поведения. Помните, нам преподаватель говорил, что ситуация на сеансе повторяет реальные ситуации из жизни. Наверняка в вашем посёлке, где проживают в основном крымские татары, также находятся люди, которые не одобряют вашего поведения. Похоже, что Вы и сами себя в нем упрекаете. То есть, Вы понимаете, что в поведении мужа нет ничего предосудительного, но ему препятствуете. При этом неосознанно или даже сознательно осуждаете себя за нападки на мужа (клиентка кивнула). Говорите, что хотите это прекратить. А знаете, что меня удивило? Ваши слова о том, что Вас уязвляет, когда муж ведёт себя правильно по отношению к своим родителям...Между тем о своих родителях и своём поведении по отношении к ним Вы вообще не сказали ни слова. Может быть, Вы ведёте себя к ним не достаточно правильно? Тогда каждый отъезд Вашего супруга является для Вас бессознательным укором совести. Что Вы по этому поводу думаете?
Эдие долго молчала.
– Я не общаюсь с ними, – начала она, – Мои родители бедные люди. В свое время, когда я вышла замуж, они не смогли нам помогать так, как родители мужа. И я редко к ним ездила. Сваты не приглашали их в свой дом, а я их не отстояла… (и сокрушенно) Получается, что я потеряла своих родителей. Сейчас же я делаю все, чтобы мой муж потерял контакт со своими родственниками.
И дальше:
– Мои родители живут гораздо ближе родителей мужа...(молчание) Честно говоря, сейчас мне хочется одного: съездить к ним и проведать их. За последние два года я их практически не вспоминала...( на глазах у клиентки появились слезы) Вот с чем связано чувство вины... (задумалась)
Через время:
– Спасибо!
Вся группа некоторое время сидела молча. Затем также молча собралась и ушла.
P.s.: Последний пример служит хорошей иллюстрацией феномену совместных переживаний.
Во-первых, здесь отчетливо видно, чем отличается понятие группового феномена континуум совместных переживаний от понятия групповой динамики. Если групповую динамику можно определить как все внутригрупповые процессы в целом, происходящие в терапевтическом пространстве за время психотерапии (Рудестам, 1990), то континуум совместных переживаний охватывает общие/сходные эмоционально-психические состояния участников. При этом важно, что феномен совместных переживаний составляют только состояния, так или иначе вызванные проблемой клиента или внутригрупповым взаимодействием, в то время как, в групповой динамике могут присутствовать состояния, индуцированные внешними к актуальной психотерапии событиями.
Во-вторых, последний терапевтический случай показателен по отношению к тому, как понимание групповых феноменов аффективного аспекта может способствовать нахождению верных аналитических интерпретаций. Именно благодаря тому, что участники правильно истолковали эмоциональные переживания Эдие, им удалось понять их смысл и бессознательное значение. В данном примере эмпатия и феноменология дали основной терапевтический материал для аналитической работы.
И, наконец, в заключении добавлю, что любому, занимающемуся психотерапией, необходимо развивать в себе особую чувствительность к внутригрупповым процессам и феноменам, а также уметь делать информативными с точки зрения групповых отношений собственные внутри личностные переживания. Эти особые навыки формируются с опытом практической работы и составляют важнейшие умения психотерапевта.
Пропущены Разделы 2 и 3Заключение
Подведу итог теоретическим и практическим разработкам моей книги.
Для этого я ещё раз перечислю основные темы, которым посвятил свою работу, а после в виде выводов охарактеризую основные результаты.
Итак, содержанием книги выступили:
Результаты
Практика совместного консультирования
Моя исследовательская работа была направлена на восполнение ряда теоретических и методических пробелов, существующих в области совместного консультирования. Первой задачей, которую я поставил перед собой, стала разработка принципов и методов котерапевтической работы.
Подводя итоги, могу сказать, что применительно к котерапии было получено несколько теоретических и практических результатов, которые могут быть отражены в следующих выводах:
Таким образом, котерапевтическая пара представляет собой целостную, структурную единицу, характеризующуюся особыми правилами, принципами и методами работы. Для того чтобы начать самостоятельно практиковать совместное консультирование, необходимо наряду со специализированной теоретической и практической подготовкой получить опыт котерапии под руководством супервизора.
Групповые психотерапевтические феномены, их системогенез и формирование в котерапевтическом пространстве
Систематическая работа в режиме котерапевтического консультирования позволила исследовать и описать групповые психотерапевтические феномены. В частности были изучены процессы формирования и структурирования групповых феноменов, проанализированы механизмы их образования.
Результаты моего исследования применительно к этому аспекту можно резюмировать в виде следующих положений:
Исследуя групповые феномены, наблюдая динамику их развития и смены можно получить большое количество материала по поводу личностных качеств клиента/котерапевтов, а также относительно установившихся на сеансе отношений и бессознательных внутригрупповых процессов.
Диагностический и теоретико-методологический потенциал изучения феноменов групповой психологии огромен. Терапевтам необходимо развивать специфического рода чувствительность, которая позволит им фиксировать групповые феномены и наблюдать динамику их развития.
Дополнительно скажу, что в котерапевтическом пространстве изучение групповых феноменов проходит легче. Этому благоприятствуют условия совместной работы и возможность удерживать активными групповые феномены разных аспектов. Последнее достигается за счёт разделения между котерапевтами терапевтических стратегий.
Методы и техники котерапевтической работы, метод структурной редукции означающих
Работа в режиме котерапии и изучение групповых феноменов позволили мне разработать процедуру терапевтической работы, названную структурной редукцией означающих (метод СТРЕОЗ). Эта процедура состоит из двух структурно-аналитических техник и двух феноменологических методов, объединённых единым принципом редукции означающих к бессознательным структурам.
Четыре техники метода СТРЕОЗ в тексте книги (Гл.2, §2.1.1) приведены мной в специальной последовательности, которая отражает уровневый характер данного метода. Вектор этой последовательности направлен в сторону всё большей обобщённости и системности терапевтического дискурса и, соответственно, в сторону всё большего обобщения процедуры редукции.
Кроме того, зафиксированная последовательность заключает в себе также факт перехода от лингво-аналитической стратегии к феноменологической стратегии понимания дискурса консультирования. Другими словами, чем более обобщённым является дискурс, тем более “понимающей” должна быть стратегия его толкования. Это один из результатов метода СТРЕОЗ.
Другой результат связан с попыткой решения давно стоящей перед психотерапевтами задачи. Эта задача состоит в разработке технической стороны психотерапевтической работы (Абабков, 1998). Так вот, метод СТРЕОЗ предлагает сразу четыре техники, процедура реализации которых достаточно алгоритмизирована. Это значит, что эти техники может использовать практически любая котерапевтическая пара (метод СТРЕОЗ предпочтительнее использовать в котерапии), вне зависимости от личных особенностей входящих в пару психотерапевтов.
Наличие четкой алгоритмизации работы по методу СТРЕОЗ позволяет также с помощью этого метода обучать начинающих терапевтов навыкам консультирования.
И, в завершении, пару слов ещё об одном результате.
Метод СТРЕОЗ выявляет связь между техниками процедуры редукции и теми групповыми феноменами, которые возникают на терапевтическом сеансе. Связь эта состоит в том, что аналитические техники активируют в большей степени феномены когнитивного аспекта (единое семиотическое пространство), тогда как эмпатийно-понимающие процедуры влияют на ускоренное формирование групповых феноменов аффективного аспекта (континуум совместных переживаний). Собственно, связь между групповыми феноменами и техниками метода СТРЕОЗ была обнаружена благодаря систематическому использованию данного метода.
Подытожу сказанное.
Редукция означающих является методом практического консультирования. Метод СТРЕОЗ может быть использован как при индивидуальной/котерапевтической работе, так и при обучении студентов навыкам психотерапии. Отличие этого метода от других аналитических и феноменологических процедур состоит в том, что каждый уровень данного метода имеет четко алгоритмизированную процедуру использования.
Обучение студентов-психологов практическому консультированию в режиме котерапии
Метод котерапевтической работы может быть использован в качестве дидактического метода при освоении студентами навыков практического консультирования. При этом, помимо собственно терапевтических навыков и умений, у студентов развиваются ряд дополнительных личностных качеств, таких как коллегиальность, сотрудничество, способность к взаимной рефлексии и др. Что касается профессионально важных качеств психотерапевта, то при котерапевтической форме работы они формируются быстрее. Все это позволяет говорить о том, что обучение психотерапии в режиме котерапии даёт ряд новых количественных и качественных эффектов.
* * *
И несколько слов в заключение.
В одной книге невозможно рассмотреть всю проблематику совместной психотерапевтической работы. Много тем осталось за пределами этой книги, другие намечены в ней лишь обзорно. Более того, я предполагаю, что наиболее концептуальные темы, связанные с котерапевтической формой работы, возникнут позднее, при активном теоретическом и практическом освоении этой области. Хочется верить, что такое освоение произойдёт. Со своей стороны я принимаю в нем активное участие.
И вот тому пример.
Сегодняшний вопрос, который я обдумываю, состоит в том, может ли терапевт принимать параллельное участие в работе двух/нескольких котерапевтических пар. Моя практика показывает, что динамика отношений, которая начинает развиваться в этом случае, сложна и неоднозначна. Она напоминает внутри и вне семейные игры отдельных котерапевтов. Где-то происходит отыгрывание, где-то развивается соперничество, а в каких-то моментах отношения усложняются за счёт ревности или даже соблазнения.
Мне кажется, что ответы на этот и другие вопросы даст опыт и сама жизнь. Тем интереснее будет эти ответы получить.
Приступайте.
Литература
Приложение 1
В этом Приложении я соотнесу классические психоаналитические взгляды на развитие феномена переноса со стадиями развития групповых феноменов.
При этом я не буду стараться выдержать все научные формальности, а подойду к заданию несколько проще: есть общая теория переноса, есть стадии структурирования – вот и посмотрим, как одно соотносится с другим.
* * *
Уже стало общеизвестным местом то, что клиент испытывает по отношению к психотерапевту целый конгломерат чувств, которые могут носить как положительный, так и отрицательный характер. Особенность этих чувств состоит в том, что они «ложны».
Как говорил З.Фрейд: «Пациент в терапии устанавливает ложную связь между своими архаическими переживаниями и актуальными объектами, в частности аналитиком, тем самым, искажая реальность под влиянием опыта ранних детских отношений».
Как же это происходит и что с этим делать?
Вот здесь как раз и уместно вспомнить о стадиях развития групповых феноменов.
Интрасубъективная стадия
Эта стадия начала взаимоотношений между психотерапевтом и клиентом. Отношения как таковые только начинаются. Их ещё нет. Клиент только раскрывает перед терапевтом первые страницы своего мира, терапевт только знакомится с «особенностями клиентского письма».
При этом перенос как таковой выражен очень слабо или его нет вообще.
Он представлен в недифференцированных реакциях на терапевта, таких как симпатия-антипатия, доверие-недоверие, комфортно-дискомфортно, «свой человек»-«чужой», приятная фигура аналитика для клиента либо неприятная и пр.
Именно на этой стадии клиент начинает посвящать терапевта в особенности своей жизни и постепенно… приклеивает к психотерапевту эмоциональные ярлыки.
Происходит это за счет того, что клиент, вспоминая свои забытые либо вытесненные чувства, вводит их в пространство терапевтического сеанса. При этом так уж мы (люди) устроены, что наши чувства ассоциируем с тем, кто рядом (причём сам процесс ассоциирования может идти как в прямом, так и в негативном направлении – но это сейчас неважно).
Короче, эмоции клиента начинают ассоциироваться с личностью терапевта. А так как это эмоции нерядовые (вытесненные, запретные, двусмысленные), то и к терапевту клиент начинает относиться «по-особенному».
На этой стадии от терапевта требуется, как правило, только понимание и принятие. Всё остальное клиент делает сам.
Интерсубъективная стадия
Вторая стадия начинается тогда, когда клиент уже дал достаточно материала, а также когда у него актуализировались и были представлены на сеансе некоторые детские воспоминания и переживания. Теперь венцом отношений становится сопротивление возникновению переноса.
Клиент, почувствовав «угрозу» вспоминания своих ранних, детских переживаний, стремится «не допустить» их повторения. Он активно препятствует развитию собственной переносной реакции. Вытесняет и подавляет ее.
В реальности всё это выглядит, как отказ клиента от дальнейшего прохождения терапии или же стремление поскорее ее закончить.
Связаны подобные сопротивления возникновению переноса с бессознательными страхами. Они состоят в нежелании повторения ярких и сильных, но запретных переживаний из детского опыта.
Клиент начинает воспринимать процесс своей психотерапии как опасный и ненужный, который необходимо поскорее завершить.
Также у клиента реанимируется подспудный страх, что всплывающие ранние потребности приведут к травматическим переживаниям, разочарованиям или отвержению со стороны аналитика, напоминая опыт детства. Естественно, отчёт во всем этом он себе не отдает, а воспринимает происходящую с ним психотерапию, как «ненужную», «глупую», «напрасную», «пустую» и пр.
При этом клиент не желает рассказывать терапевту значимые события своей жизни, стремиться поскорее окончить сеанс, прекратить терапию и избавиться от психотерапевта вообще.
Причём сопротивление возникновению переноса может быть настолько сильным, что клиент действительно прекращает посещать психотерапевта и оставляет свои психологические проблемы нерешенными (но «затронутыми», а значит «ноющими» и «болящими» ещё больше).
Данный вид сопротивления называют еще сопротивлением вовлечению в перенос. В последнем случае делается акцент именно на бессознательном нежелании клиента вспоминать и осознавать прошлый вытесненный опыт.
Понятно, что основные терапевтические усилия на этой стадии производятся в направлении смягчения клиентской тревоги и проявляющихся страхов. При этом сопротивление клиента забирает энергии у терапевта больше, чем все другие аспекты их взаимодействия. Но это издержки работы. Уж извините…
Кстати, для тех, кто хочет более «гарантированно» пройти эту фазу, советую:
то есть делать всё то, что приводит к установлению и поддержанию терапевтического альянса.
Когда клиент проходит вторую стадию развития переноса и при этом продолжает давать материал, то по мере погружения в свои детские воспоминания у него возникает третья стадия – актуализация переноса.
Интересно, что на третьей стадии первоначальное сопротивление вовлечению в перенос переходит в сопротивление осознанию переноса. Клиент «не рассказывает», а «показывает», как те или иные межличностные отношения у него были представлены в детском опыте. Причем показывает на самом терапевте, включая его в пространство своих взаимоотношений.
Именно на этой стадии клиент начинает испытывать сильные чувства по отношению к психотерапевту, но… не осознаёт связи этих чувств с объектами из прошлого опыта.
Люблю, ненавижу, злюсь, ловлю слова, жду – всё, кажется, имеет отношение к своему терапевту и к его личности.
Терапевт на данном этапе развития переносной реакции клиента становится похожим на своеобразные весы, на которые складируются вперемежку чувства и переживания, адресованные разным людям, в различное время и в разных ситуациях.
Причем сам клиент еще не готов осознать «ложности» этих чувств.
Он искренне верит (а иногда терапевт ему в этом ещё и помогает), что всё то, что он чувствует, связано с этим, бывшим ещё пару месяцев назад абсолютно чужим человеком (да и сейчас, к слову сказать, не близким).
Терапевт же… проводит ревизию чувств клиента и определяет его фрустрированные желания.
На этом этапе одним из основных терапевтических факторов становится символическое конституирование клиента, когда последний, артикулируя и проговаривая свои желания, дает им разрядку, тем самым, снимая психическое напряжение. Но об этом не здесь и не сейчас.
Транссубъективная стадия
По мере терапевтической работы и по мере осознания своих трансферентных реакций клиент переходит на ту стадию развития переноса, когда ему комфортно в своем переносе.
Это апогейразвития переноса, когда последний начинает носить неврозоподобный характер (невроз переноса).
На данном этапе клиент уже осознает свой перенос, понимает «истинную» природу своих чувств, но … ему хорошо в переносе, когда терапевт для него вроде как новая родительская фигура: и позаботится, и поддержит и «обласкает».
Эта стадия, когда терапевт говорит с клиентом на «одном языке». Они оба к этому времени уже достаточно выучивают и «знают» друг друга. Пространство общности смыслов установлено и влияет на всё, что происходит на сеансе.
Также эта стадия наиболее благоприятна для развития Я-объектной связи с клиентом.
При этом терапевт делает акцент в своей работе на разносе тех ярлыков, которые в беспорядке были на него навешены клиентом на более ранних стадиях развития переноса: отделяет зерна от плевел. Или, как ещё говорят, он помогает клиенту более адекватно коттектировать либидо к его значимым объектам.
Особо отмечу, что клиента и на этой стадии не оставляет сопротивление. Теперь оно направлено удержание переноса (сопротивление разрешению переноса).
Как это ни странно, клиент не хочет выходить из своего трансферентного состояния, ему комфортно в нем.
Кстати, сама психотерапия в рамках этой стадии может длиться «сколь угодно» долго. Клиент оказывается втянутым в тот процесс, из которого в начале хотел «убежать».
И уже терапевт вынужден проводить отдельную работу по выводу клиента из, уже ставшей похожей на хобби, психотерапии.
Итогом этой стадии выступает также интериоризация клиентом образа психотерапевта, когда этот образ становится фигурой внутреннего аналитика.
Наконец, последняя, пятая стадия развития переноса характеризуется его угасанием в силу проработанности, снижением эмоциональной значимости в силу эмоциональной отреагированности и осознанностью. Кроме того, на этой стадии клиент научается справляться с амбивалентностью своих чувств, а весь полученный от проработки трансферентных отношений опыт может применить в жизни.
